– Я уверена, что вы клевещете на себя. Вы составляете себе очень дурную репутацию. Меня ведь хотели уверить, что вы ненавидите женщин.
– А, вам сказали это?
– Да… Тогда я заступилась за вас; я сказала, что это неправда.
Она остановилась, жеманясь, как бы поощряя принца продолжать ее фразу. Но он не тронулся с места и, кончив начатую охотничью арию, спокойно отвечал:
– Я не имею к ним ненависти…
– Вы оказываете им большую честь. А можно узнать, вы уважаете их?
– Но… это довольно трудно решить. Я к ним равнодушен…
– Это довольно лестно для меня.
– О! Я говорил не о всех.
Принцесса сделала движение к нему, но он не приметил; он уже отвернулся и ласкал Пирама, сдерживая зевоту.
Это положение становилось тягостным; надо было выйти из него во что бы то ни стало, но каким образом? Юная девушка уже три месяца употребляла все свое кокетство, чтобы добиться от жениха взгляда, слова, чего-нибудь, что могло бы показать ей, что она любима.
Эта угрюмая физиономия пугала ее. Она часто жалобно вздыхала при воспоминании о блестящем Бассомпьере, которого ей сначала приказали любить, а потом забыть, при воспоминании о старом короле, сильный восторг которого не укрылся от нее и который, несмотря на свою седую бороду, умел еще любить.
Ее утешили, ей возвратили надежду, и герцогиня Ангулемская сказала ей с таинственным видом:
– Подождите свадьбы.
Теперь она была обвенчана. Решительный час наступил; ее волнение и инстинкт говорили ей, что если любовь не пробудится в эту минуту, то не пробудится никогда.
Она призвала на помощь все свое мужество и, вооружившись самой обольстительной улыбкой, пошла к дивану, на котором сидел ее муж, как бы желая сесть возле него.
– Осторожнее, – сказал он, – не подходите так близко, вы разбудите Пирама.
– Все эта собака! Вы, стало быть, очень любите ее?
– Я уже вам говорил, я очень люблю ее.
– Кажется, больше вашей жены!
Принц вытаращил глаза.
– С чего вы взяли? Почему вы думаете это?
– Мы обвенчаны уже целый день, а вы еще не сказали мне ни слова.
– Извините, мне кажется, еще до бала…
– Несколько слов… Вы называете это разговаривать?
– А теперь вечером, здесь?
– Вы мне говорили о собаках, об охоте.
– Так вы не любите охоту? А меня больше ничего не интересует.
Принцесса, в свою очередь, раскрыла широко глаза. Вид у нее был такой испуганный, что принц Конде поспешил извиниться.
– А, если это вас не интересует… Но я не думал… Притом усталость. Церемония была слишком продолжительна. Вы не находите, что она была продолжительна?
– Конечно.
– Мне хочется спать. – Он громко зевнул, а потом повторил: – Мне очень хочется спать, а вам?
– Но… не знаю…
– Пожалуй, не проснусь утром… а я приказал оседлать лошадей в шесть часов.
– Оседлать для чего?
– Чтобы ехать на охоту. Вы поедете?
Прелестная Шарлотта де Монморанси бросила на него презрительный взгляд, которого он не заметил или сделал вид, будто не замечает, повернулась к нему спиной и подошла к окну.
Несколько минут неподвижно смотрела она на крестьян, которые по окончании танцев возвращались в деревню, распевая и спотыкаясь; иллюминация бросала последний свет; слышался еще пронзительный звук удалявшейся волынки…
Когда Шарлотта повернулась, две слезы блистали под ее длинными белокурыми ресницами.
Она взглянула на диван… Принц Конде, свернувшись между собаками, спал сном праведника.
При этом неожиданном зрелище она зарыдала… Потом, когда прошла первая вспышка горести, сжав кулаки, с пылающими щеками, она быстрыми шагами направилась к комнате герцогини Ангулемской.
