Шарм серебряного века. Филологиня - страница 3

лишь грация светлой печали.

В полутемном зале за столом

кофе с коньяком он пил устало.

И шептались девочки о нем,

Женщина курила и молчала.

Все хотела снова подойти,

только не решилась, в час заката

Он сидел задумчиво один,

и смотрел рассеянно куда-то.

Пусть его покинули стихи,

музыка за окнами смолкает,

Только желтый- желтый лист летит,

и о ней опять напоминает.

– Маргарита, – шепчет он в плену

Страсти отгоревшей, не забытой.

Словно этот лист, к нему прильнув,

кружится во мраке Маргарита.

Там другие все шумят опять,

отмечая что-то, торжествуя,

Молча будет кофе допивать,

об ушедшей женщине тоскуя.

Белый вальс, конечно, белый вальс,

только он взирал на них сердито.

Это страсти прорастают в нас,

и к нему прильнула Маргарита.

Сигарету молча достает,

зажигалка гаснет в полумраке,

И уже отчаянно встает,

и огонь – предвестник новой драмы.

Он охватит души и умы,

всех, кто с ним сегодня повстречался.

Только снова растворились мы

в облаке иллюзии, в печали.

Как красив мой Фауст в этот час,

и уже трагедия забыта.

Он встает, идет его встречать,

воплотившись снова, Маргарита,

И улыбка дивные черты

озарила, и тоска забыта,

Где-то там им Дьявол с высоты

машет на прощанье деловито.

Сон во сне, и пусто наяву,

и никто ни грозный, ни сердитый

Их не разлучит, и в даль плывут,

затерявшись в облаке обиды.

Там Другие все шумят опять,

отмечая что-то, торжествуя,

А они над бездною парят,

От любви и нежности ликуя.

Как в этот миг прощенья и прощанья

Была ты далека от торжества,

И как звучали в пустоте признания.

И вроде бы еще была жива,

И так прекрасна, но в огне пожарища,

Где все сгорела, в жуткий этот час,

Печальные, разбитые не знавшие

Куда идти, как отразится в нас.

Нелепый бунт, и у тоски в объятиях.

И не во сне ты видела Париж,

И только там звучавшие проклятия.

Как дар небес ты примешь и простишь.

И вдруг черты неведомой красавицы

Проступят в пустоте и сне другом,

И если вновь душа твоя отправится

В миры и грезы, кто сказал о том

Что в этот день, в печали этой яростной

Ты не была бы откровенна с ним.

Но музыкант, жестоко и безжалостно

Смеялся над неверием твоим.

И лишь художник, друг твой по несчастию

Вдруг вырвал душу из нависших грез.

О бедная, ждала ли ты участия,

Мир полыхавший приняла всерьез.

А страсть в костре неведомом сгоравшая

Была началом тех ужасных бед,

И все еще чего-то где-то ждавшая

Смотрела ты на призрачный рассвет.

И в этот миг прощенья и прощания,

Как далека была от торжества,

И лишь еще звучали так отчаянно,

Последние жестокие слова.

В лунном свете замок утопает.

И летят ночные мотыльки

К люстре, где она еще сыграет

Эту песнь и тоже улетит.

– Будет бал, вы слышали, мой милый,.

Император грустен так и нем.

Только страсти бешеная сила,

Только звать меня назад зачем?

Говорят, безумец, он стрелялся,

Гению прощают все опять.

И ко мне он в полночи являлся

А просил, о чем? Да как мне знать.

Я ему велела отправляться.

Я устала от внезапных мук.

И во сне он будет мне являться.

О мой милый, мой далекий муж,

В лунной свете около рояля

Замирает, гибкая спина,

А лица ее я не узнаю.

Не увижу как же там она

Хороша была, смела, крылата,

Покорила этот высший свет.

И ушла растерянно куда-то.

А поэт? Дуэль, да он поэт,

И терпеть не станет, и пророчить

Он умеет, что ему хандра.

Он стихи напишет этой ночью.

Чтобы утром прохрипеть: – Пора,

И растает где-то и оставит,