– Каким образом?
– Тебе ничего не советовал по этому поводу дядя Вилли?
– Да, он писал… что, если Гольдблат согласится уехать в Германию, ему там дадут звание ценного еврея и он сможет в полной безопасности продолжать свою работу. Но под руководством отца.
– Значит, твой дядя будет огорчен, когда узнает, что ты поссорился с дочерью профессора.
– А какое ему дело?
– Ну как же! Ты мог бы содействовать приезду в Германию ценного человека, соблазнив его дочь. И дядя Вилли был бы в восторге от своего племянника.
– Ты что, действительно считаешь меня негодяем?
– Нет, почему же? Если рейху нужен ценный еврей, надо делать то, что нужно рейху.
– Ты как-то странно изменился, Иоганн. Почему?
– Ты тоже. И возможно, оттого, что мы оба начинаем думать так, как полагается думать наци.
– Но это отвратительно – то, что ты мне сейчас говорил.
Вайс пожал плечами.
Генрих задумался. Потом спросил:
– Значит, ты советуешь мне не уезжать отсюда и стать если не зятем, то хотя бы учеником Гольдблата?
– А что тебе говорил Функ?
– Он требует, чтобы я не медлил с отъездом.
– Тогда что ж, тогда у меня к тебе одна просьба: скажи Функу, что берешь меня с собой.
– Я и не мыслю иначе. Какие могут быть препятствия?
– Но ты так ему скажешь?
– Без тебя я не поеду, – твердо заявил Генрих, – ты сейчас единственный близкий мне человек. – Улыбнувшись, он проговорил: – Я даже не могу понять: ведь знакомы мы всего несколько месяцев, а у меня такое ощущение, будто ты мой лучший друг.
– Благодарю тебя, Генрих, – сказал Иоганн.
Генрих пожал протянутую руку, помедлил и обнял Вайса…
Рано утром, как всегда точно, минута в минуту, Иоганн Вайс подал машину к подъезду.
Функ приказал ехать в гавань.
Последние переселенцы должны были отправиться по железной дороге. Несмотря на это, Функ, пользуясь ранее выданным ему пропуском, каждый день посещал Рижский порт, обходил причалы и просил Вайса фотографировать его на фоне портовых сооружений.
Развалившись на сиденье, Функ заметил одобрительно:
– Аккуратность и точность – отличительная черта немца. Ты был вчера вечером у Генриха Шварцкопфа?
– Да, господин крейслейтер.
– Кто еще там был?
– Дочь профессора.
– Как провели время?
– Берта и Генрих поссорились.
– Причина?
– Генрих дал ей почувствовать свое расовое превосходство.
– Мальчик становится мужчиной. При тебе звонил профессор?
– Да, господин крейслейтер.
– У Генриха испортилось настроение после разговора с профессором?
– Нет, господин крейслейтер, я этого не заметил. Но он был взволнован.
– Чем?
– Разрешите высказать предположение?
Функ кивнул.
– Рудольф Шварцкопф работал под руководством профессора. И сыну Шварцкопфа, возможно, хотелось бы, чтобы некоторые, особо важные работы его отца, выполненные совместно с профессором, не были потеряны для рейха.
– Генрих растет на глазах, – одобрил Функ. – Не только его, но и нас это тоже беспокоит. Но дочь Гольдблата привела в дом латышей, которые представляют советскую власть, и они не разрешили взять бумаги – описали их и опечатали. Мы обратились с протестом к своему консулу.
– Консул, несомненно, потребует, чтобы все бумаги Шварцкопфа были возвращены наследнику.
– Да, так и будет. Но мы рассчитывали вернуть Генриху и то, что не полностью принадлежало его отцу.
– И теперь ничего нельзя сделать?
– Мы думаем, – со вздохом произнес Функ, – что потеряли эту возможность. – Он взглянул на своего шофера. – Ты мне будешь рассказывать про Генриха все, как сейчас?
