Была у нас в госпитале сестра Марина, худенькая небольшая девушка с карими глазами. Весёлая, добрая и удивительно внимательная ко всем раненым. Любили мы её за чуткость и безотказность помочь нам. Бывало, все выздоравливающие влюблялись в неё по очереди, но она со всеми была одинаково хороша и поклонников держала на расстоянии.
Перевели меня в «отходную» палату, сознание временами теряю надолго, а то впадаю в забытье. Придешь в себя и видишь, что Марина то тебе укол какой-то делает, то лицо от пота протирает, то белье меняет. Лежу я как-то с закрытыми глазами, входит главный врач с группой врачей, обход делает. Палатный докладывает историю и в конце говорит: «Безнадёжен, начался общий сепсис».
Главный врач осмотрел и тоже сказал: «Безнадёжен».
Я лежу в полудрёме, но всё слышу и понимаю. Не знаю, днём или ночью, вероятно, ночью, пришёл в сознание и чувствую, стоит около меня Марина, полушепотом что-то читает и протирает мне лоб водой. Вслушался в слова и понял: молится она о моём выздоровлении. Открыл глаза, а она мне говорит: «Ничего, ничего, Платон, всё пройдёт», – и дала мне выпить воды. Потом я узнал, что вода была святая. Марина продолжала молиться. И так длилось недели две. Принесёт в пузырьке святую воду или кусочек просфоры, и мне каждый день даёт их, и всё молится и молится, как только около меня окажется. Ко мне приходила даже в те дни, когда её дежурств не было. Выходила и вымолила она меня у Бога.
Когда поправляться начал, много мне о вере говорила, молитвам научила. Ушёл я из госпиталя по-настоящему верующим. Она да лейтенант Каменев жизнь мою перевернули полностью.
Любил я Марину, словно мать родную, хотя она моих лет была. Главный врач, направляя меня в санаторий, сказал: «Мы вас с того света вытащили, но без сестры Марины и наша помощь не помогла бы. Выходила она вас, в ноги ей поклонитесь».
Но я-то уже знал, Кто мне вместе с Мариной помог, и дал себе слово, если жить останусь, то, как война кончится, пойду в священники. Сказал об этом Марине.
Отгремела война, демобилизовался я из-под Берлина и приехал в свой Ленинград и, прямо сказать, с ходу в семинарию. Пришёл, документы взяли, посмотрели и вернули. Я туда, я сюда – почему-то не принимают. Наконец отдал, и вдруг вызывают в военкомат, да и в другие учреждения вызывали. Стыдят, смеются, уговаривают: «Слушай, Скорино! Ты с ума сошёл! Кавалер полного набора орденов «Славы», других куча, звание старший лейтенант, а ты в попы. Армию порочишь!»
Поступил всё-таки. Нелегко учение мне давалось, знаний мало, образование – только семилетка, да и ту давно кончил. Очень трудно было. Да иногда и нарочно кое-кто мешал. Кончил семинарию, захотел в монахи, но тут меня в семинарии на смех подняли: «Куда ты, такой здоровый и во многом ещё неопытный, и в монахи, женись, священником будешь». Откровенно говоря, правы мои наставники оказались – не годился я, конечно, для монашеской жизни, да и где мог к ней готовиться?
Жениться надо, а я учусь в семинарии. Никуда не ходил и ни одну девушку не знаю. Назначение дают мне под Иркутск, а я ещё не иерей. Надо невесту искать. Раньше, до войны, много знакомых в городе было, а за эти годы растерял, а учась в семинарии, женщинами не интересовался и о женитьбе не думал, хотя и знал, что для священника это необходимо. Где невесту искать? Пошёл в храм и стал молиться, помощи у Господа просить. Долго молился, вышел на улицу, смотрю – на одной ноге кто-то ковыляет, обгоняю, а это бывший капитан из нашего полка.
