Да, прошлое живо… Но прошлое — тлен…
Мы будем ему благодарны, не боле…
Что если б тебе предложил я взамен
От ярких цветов пожелтевшее поле?
Ромашек и лютиков свежий букет…
Ах, воображенье, темны твои речи!
И только неверный искусственный свет
Ласкает твои оголённые плечи…[3]
— Боже мой! — воскликнула девушка. — Как это необычно и чарующе! Признайтесь, это вы написали?
Первым желанием было присвоить авторство себе, но потом я себя пересилил:
— К сожалению, нет.
— Эти стихи совсем не похожи на те, к коим я привыкла. Но в сей странности что-то есть.
Лиза была права. Поэзии восемнадцатого века ещё не хватало той лёгкости пушкинского слога, который окажет огромное влияние на литературу и коренным образом изменит её.
— Единственное, что я не поняла: что такое «искусственный свет»? Разве свет бывает искусственным?
— Почему нет? Свет от факела, лучины или свечи… Он не естественный, а рукотворный, сиречь искусственный. Но по сравнению с тем светом, что излучаете вы, любой иной покажется искусственным, — с помощью комплимента выкрутился я.
Девушка зарделась, а кормилица сразу навострила уши. Я быстро замял опасную тему, поскольку не собирался кружить девушке голову, но последствия этой фразы чувствовались до конца занятия. Лиза то и дело бросала на меня многозначительные взгляды, а мне они нравились всё больше и больше. Продлись урок на пару минут дольше, и я бы начал флиртовать по-настоящему.
— А ещё подобных стихов не почитаете?
— Что-нибудь найдём, — пообещал я, прикидывая, что можно без опаски предложить очаровательным ушкам.
Тут в дверь постучали. Нас пригласили на ужин, и я облегчённо вздохнул: не хватало ещё привязаться к Лизе. Смешивать личное и службу для моего ведомства чревато большими неприятностями.
Столовался я вместе с хозяевами и их роднёй. Место мне выделили не самое почётное, но прислуге дали понять, что я — лицо в доме желанное, и относиться ко мне надо со всем причитающимся пиететом.
Вечером я отправился на прогулку: якобы подышать свежим воздухом. На самом деле мысленно пообщался с Иваном.
— Есть зацепки? — с надеждой спросил он.
— Пока нет. Разве что голову дочке Губанова слегка заморочил.
— А-а-а! — протянул Иван. — На это ты мастер. Только смотри, не увлекайся!
— Кто бы говорил. Есть тут одно местечко, где надо покопаться. Уверен, если и есть какие-то улики, то там.
— А что за место?
— Кабинет Губанова. Вот только туда хрен сунешься.
Попасть туда и впрямь было непросто. Губанов никогда не оставлял его открытым, к тому же, когда помещик отсутствовал, возле дверей кабинета обязательно отирался кто-то из слуг.
— И что? Предлагаешь нагрянуть официально с обыском?
— Упаси Бог! Тоньшее надо работать, братишка.
— Ну-ну. Смотри, как бы с нас за проволочку Ушаков бы шкуру не снял!
— За ним не заржавеет, — согласился я.
— Тогда чего тянуть? Я свистну наших, имение перетряхнём. Найдём улики — арестуем Губанова, не найдём, значит чист…
— Или мы не доработали, — прервал я.
— Тоже верно. Что скажешь, Петь: устраиваем обыск?
— Погодим чуток.
— Чуток — это сколько?
— Пару дней.
— Договорились. Два дня и не больше. Удачи, братец! Да поможет тебе Господь!
— Спасибо, Ваня!
Связь отключилась. Я вернулся в дом, погружённый в свои мысли.
Тут уже готовились ко сну. В дверях встречал пожилой слуга с подсвечником в руках.
— Загулялись вы что-то! — проворчал он. — Эка темнотища на дворе!
— Не серчай, любезный! Вон какие звёзды на небе — красота!
