- То, что произошло, всего лишь недоразумение… Никто не думает, что с вами что-то не так… Я вот, например… - Катя запнулась, наткнувшись на взгляд Маши, затем продолжила. - Все сейчас собираются внизу на завтрак. Пожалуйста, ради Кости. Тихий семейный завтрак. Вы спуститесь? Поможете мне накрыть на стол? – Катя, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.
Маше хотелось верить, что всё будет именно так, как говорит Катя, но в отличие от Люсьена, сказочницей она не была.
Маша прекрасно помнила то время, когда отец вдруг исчез из их жизни. Она училась в школе, брат и сестра ходили в детский сад.
Сначала она не понимала, что происходит. В их квартире словно выключили свет – всё время было темно и тихо. Мама часто плакала, но так, чтобы они не видели. Но Маша видела. Она и раньше была очень наблюдательна, и чем старше становилась, тем острее становились её зрение и умение замечать детали. Вообще она сильно изменилась именно за последние недели перед исчезновением отца. Стала подозрительной, собранной. Постоянно прислушивалась к разговорам взрослых и приглядывалась к происходящему. Почему соседи замолкают, когда она подходит ближе? Почему учителя так пристально рассматривают её на уроке?
Это потом уже поняла, что отца арестовали. Незнакомый молодой человек, пару раз появлявшийся в их доме, оказался адвокатом Маневичевым. Приятный, обходительный, с тихим голосом и белыми гладкими руками. После его визитов мама на какое-то время приходила в себя. Но потом всё опять возвращалось – и на её лице снова застывала скорбная маска.
Когда мать была на работе, а Маша забегала домой перед походом в школу искусств, то старалась по-быстрому прибраться, приготовить что-то нехитрое вроде макарон и компота из сухофруктов.
Однажды во время приборки нашла в родительской спальне под матрасом повестки, судебные письма и копии протоколов и постановлений. Не до конца разобравшись в хитросплетениях юридического языка, остолбенела от осознания, что её отец уголовник. Но в тот день ей не хватило смелости и мозгов, чтобы поговорить с матерью по душам. Так и носила в себе эти переживания, закрывшись ото всех. Маше понадобилось почти два месяца, чтобы в момент ссоры из-за какой-то ерунды бросить в лицо мамы: мол, от осинки не родятся апельсинки. Дура, конечно… Да, видно, характер такой – вместо того, чтобы высказаться сразу, копит, пока не прорвёт. Только прорывает-то всё не в ту сторону…
Как же мать тогда рыдала! Нет бы ударила Машу, влепила бы ей пощёчину, а она завыла и сползла на колени перед ней. Сказала, что она виновата, и что если бы по-другому показания дала, то, может, и не посадили бы отца. А следователь закрутил да выкрутил так, что она и не поняла, как всё у них с потерпевшими срослось. Отец из защитника супруги превратился в преступника. Адвокат Маневичев резину тянул, всё бумажки какие-то таскал на подпись, обещаниями кормил. С тремя детьми-то как голову разгрузишь? Одно радовало, что недорого брал за работу, так всё равно накопленное разошлось очень быстро. Мать на ночные смены стала ходить, чтобы подработать, а Маша с малышами дома оставалась. Даже занятия в художке пришлось пропускать – не успевала брата и сестру из садика забирать.
А на суде так всё преподнесли, что мать чуть не сгорела от стыда и боли – словно это она к парням этим подошла, заигрывала с ними, а муж увидел. Отец лишь смотрел на неё и головой качал, успокаивал, а сам сгорбился и взмок от напряжения. Так ведь мало того, что за решётку упекли, ещё и платить за моральный вред и издержки суда заставили… Вроде и сумма по меркам города невелика, да не было у них денег. А потерпевшие открыто посмеивались, типа на вино да на сигареты им теперь хватит. Мать решила их городскую квартиру тогда продать и купить жильё в пригороде. Знакомые помогли со справками и документами, да и дом в Сажнево нашёлся через коллегу по работе.
