Шел прохожий, на прохожего похожий - страница 7

– Диккенс с гениальностью описал судьбу Французской революции, – доказывал мне Дьяков, хотя я и не возражал. – Я могу поставить его во Франции рядом с Бальзаком. Вкуснейшая еда эта килька, хотя мы рыбы и не едим…

За неделю до этого, с облаком пара входя в крохотную, вросшую в землю и покрытую латками из толя избушку, прилепившуюся к каменной башенке с куполом для телескопа, я услышал энергичный высокий голос:

– Профессор Челенджер из «Затерянного мира» Конан Дойла спустил с лестницы журналиста, даже не спрашивая, зачем он к нему пришел.

Хозяин сидел в берете за столом, заваленным книгами по астрономии, метеорологии, картами погоды, толстыми литературными журналами, газетами, испещренными на полях мелким, но разборчивым почерком – свидетельством безмолвного диалога Дьякова с остальным миром. Отвоеванное у книг пространство на столе занимали журнал синоптических наблюдений, портрет внучки и газетная фотография ткачихи, похожей на жену Анатолия Витальевича. Со стены взирали на Дьякова Галилей (просто так) и Торричелли (изобретающий термометр), на крашеном комоде тикали часы, показывая меридиональное время… Две кошки – знакомая нам Нуарка, названная чуть ли не по-французски за черный цвет, и дочь ее Муська – грелись в зеве беленой печи…

Отсюда, из этой крохотной комнатки, где долгое время жил Дьяков с женой и детьми, уходили по всему свету предупреждения людям о грядущих бурях и засухах, тайфунах и морозах. Здесь, в хибарке, гордо именуемой хозяином «гелиометеорологической обсерваторией имени Камиля Фламмариона», мы прожили с ним неделю в радостном общении, в спорах и страстных ссорах даже («Вы хотите меня исследовать?! А я не-е хочу (!) быть объектом ваших так называемых исследований!»). И здесь же Ниной Григорьевной был дан торжественный прощальный ужин с рубленой килькой и картошкой (без напитков, однако, поскольку ни Дьяков, ни его жена «белой водки» не пробовали в жизни), после чего я отправился на станцию Темиртау ожидать поезд на Новокузнецк, чтобы оттуда вернуться в Москву.

– Сейчас пойдет электричка на Чугунаш. Это, правда, в другую сторону, но вы езжайте, там теплая станция и можно ждать сколько угодно, – говорят мне оранжевые железнодорожницы, хлопая себя рукавицами по ватным бокам.

…В Чугунаше идет снег… Холмы засыпаны снегом, ели под снегом разогнули лапы, весь поселок, где из достопримечательностей лишь железная дорога и дом инвалидов, укрыт белым, в метр толщиной, снегом… Тихо летит черная птица и растворяется в белой тишине… Лишь редкий товарняк, нарушив ту тишину, прочертит на снегу две параллельные черты – знак равенства между Чугунашем и Темиртау. Между Темиртау и Новокузнецком. Между Новокузнецком…

«Сапунов! – кричит динамик на столбе. – Сапунов! Промети стрелку! Не переключается!»

Снег идет…

Телеграмма от 12 октября 1978 года. Дьяков, Темиртау – Ж. К. Пекеру, директору Астрофизического института, Париж:

«Дорогой коллега, считаю долгом отправить предупреждение по поводу суровости зимы 78/79 г. По моим предположениям, следует ожидать весьма интенсивные волны холода в третьей декаде декабря, а также января – около минус 20°».

Париж – Дьякову (несколько снисходительно):

«Спасибо за телеграмму. Мы уже одеваемся в теплые манто». (Дескать: ха-ха!)

21 декабря, в начале обещанной Дьяковым декады, «Известия» сообщили из Парижа: «Сильное похолодание вызвало резкий расход электроэнергии… Вышла из строя магистральная линия высокого напряжения. Прекратили работу многие заводы и фабрики, погасили фонари… Замерзли электропоезда… Ущерб равняется 4 миллиардам франков…»