– Это все подлинное? – изумилась я, не отрывая взгляда от необыкновенной росписи, созданной, как сейчас бы сказали, в стиле 3D.
– Это вы мне скажите, вы же культуролог.
– Искусствовед, – поправила я.
– А какая разница?
– Культуролог – это общая специализация, искусствовед – более узкая.
Я подошла к стенам вплотную и попросила Ткаченко включить свет. Гигантские хрустально-рожковые люстры, свисающие с пятиметрового потолка, испустили яркое золотое свечение.
Картина стен завораживала. За многочисленными колоннами, выполненными в серых тонах, просматривалось огромное пространство пустующей площади, запертой между двух арочных стен. Серость колонн создавала впечатление, что на площади есть дневной свет, в то время как мы находимся в тени. Поверх колоннады наложены яркие фамильные гербы, украшенные позолотой, которая сейчас помпезно играла в свете хрустальных люстр.
Потрогав стену руками, я уверенно выдала:
– Роспись сделана в конце восемнадцатого века. Так называемая перспективная живопись.
– Перспективная? – хмыкнул Анатолий. – В смысле потом можно будет продать подороже?
Я скупо улыбнулась.
– Нет. Создает иллюзию трехмерного пространства, иными словами – объем.
– А. Ясненько. Значит, ты в этом сечешь?
Я пожала плечами, мол, называй как хочешь, я просто делаю свою работу.
– А для чего ты звал-то меня? – Ввиду того что Толя перешел на «ты» и мы были примерно одного возраста, я не стала упрямиться и тоже стала «тыкать». – Просто чтобы показать красивую картинку?
– Нет. Смотри сюда. – Он нажал на кнопку, и на экране прибора возникла чехарда цифр. – Это напряженность высокочастотного ЭМП.
– Электромагнитного поля? – самостоятельно расшифровала я аббревиатуру. Он кивнул. – И что?
– Зашкаливает. Это первое место, где прибор ведет себя странно.
– В смысле, первое? А где ты еще был? – Помнилось мне, ему давали только один ключ.
– Прошелся по коридору второго этажа. И на лестнице включал.
– А, ясно. – Я немного помолчала, кое-что обдумывая. Наконец спросила: – Толя, как ты считаешь, эти волнения электромагнитного поля можно создать специально?
– Что? – удивился он.
– Ну… технически.
– Нет. Не знаю… Зачем?
Я не успела пояснить свой вопрос, так как в этот момент в Гербовый зал, он же Зал заседаний, резко вошел высокий человек в сопровождении трясущейся и побелевшей лицом Галины Викторовны. Странно, я думала, ее и палкой наверх не затолкаешь, если только каким-нибудь особенным кнутом. Или мужик и выполнил роль того самого кнута?
Я пригляделась к чужеземцу. Он… Нет, я так говорю, будто сама уже обосновалась здесь так, что по праву могла себя именовать аборигеном. На самом деле, нет. Одна в ночь в здании – это еще ни о чем. Так вот, мужчина. Он был высок, плечист, мощен. Лет тридцати пяти от роду. На лицо не урод и не красавец – простая, обычная внешность. Он чем-то напоминал Шварцнеггера в молодости, физиономией – в меньшей степени, фигурой – в большей. Однако выражение глаз из-под насупившихся бровей заставляло ежиться от дискомфорта. Что-то с ними было не так, с этими глазами…
– Вот, Андрей Васильевич, – дрожащим голоском заговорила Сударышева, пока не менее дрожащий палец указывал на меня, – это Анечка, то есть Анна, член Федерации культурологов-историков, а это, – вибрирующий перст переместился на стоящего вблизи меня Ткаченко, – Анатолий, член организации… как ее… по ловле призраков.
