Мы с Виталиком сидим на огромном подоконнике в коридоре и смотрим в окно. С утра в приёмное идёт поток плановых пациентов. Приходят они на своих ногах – наша санитарская помощь не требуется. Тётя Валя выдаст свежим обитателям палат потрёпанные больничные лохмотья и проводит в отделения.
Мы сидим, нам скучно. Сигареты давно закончились. Надписи на подоконниках изучены с дотошностью исследователей Розеттского камня. Пейзаж за окном тоже изучен. Пейзаж, кстати, неплохой. Если не обращать внимания на крышу КВД и мокрые стены морга, то из-за забора виднеются кресты и белые башни Софийского собора. На фоне сумрачного неба – потрясающее зрелище. Но если пялиться в окно с семи до десяти утра без перерыва, то любое, даже самое потрясающее зрелище приедается.
Сидим, молчим.
Рабочие внизу, у фундамента отделения, выкопали огромную яму, которая за ночь до половины наполнилась дождевой водой. И теперь рабочие, матерясь, копаются там по пояс в грязи.
– Тюк, – доносится откуда-то снизу. – Тюк.
– Долбают, – оживился Виталик. – Опять сантехника полетела.
– Тюк, – поддерживает его кто-то из рабочих.
– Фиг они продолбают, – хихикает Виталик. – Стены дореволюционные. Среди раствора цельные камни попадаются. Тут без динамита не подходи.
– Тюк, тюк, БУМ! – равномерное тюканье железного лома прерывается глухим стуком и громкими матюками.
Через пару минут в отделение заходят трое молодцев, измазанных грязью, в одинаковых робах. Один из них держит на весу окровавленную руку.
– Сестричка, меня бы перевязать.
«Сестричка», а точнее санитарка тётя Валя, три года на пенсии, сто двадцать кило один краше другого. Смотрит на пострадавшего свысока.
– Дотюкались?
– Ага, – кротко отвечают рабочие.
– Сейчас позову девок, перевяжут.
Рабочие покорно садятся на самый краешек скамейки для поступающих пациентов. С них капает вода, и медленно соскальзывают на пол комочки жирной грязи. Осадки медленно скапливаются, образуя под ногами рабочих небольшую лужу. Туда же капает кровь из разбитой руки пострадавшего. Тот стесняется, старается держать руку повыше, но тёмно-красные капли всё равно срываются и летят вниз.
Тётя Валя возвращается с Иринкой – медсестрой из перевязочной. Видит безобразие, размазанное на полу, хмурится.
– Ну что за свинота?! Ладно, этот ранеТый сидит. А вы чего?
Напарников пострадавшего мигом сдувает. Ирина уводит нового пациента на перевязку, тётя Валя с ворчанием начинает протирать пол. Сидящие на скамейке плановые пациенты испуганно подбирают ноги.
– Тюк, – доносится снаружи.
– Да чтоб вас! – злится тётя Валя. – Сейчас же второго принесёт.
– Тюк, – отзывается железный лом.
Проходит около часа. Мы с Виталиком по-прежнему сидим на подоконнике. Рабочие возятся внизу. По очереди спускаются в грязную канаву, погружаются в воду, берут лом и тюкают. Их более везучий напарник сидит в стороне, курит, поднося сигарету ко рту уцелевшей рукой. Вторая замотана белым, но быстро темнеющим бинтом.
К двум часам дня «тюканье» прекращается. Мы с Виталиком приносим из кухни обед для всего отделения. Кастрюля для жидкого больничного борща, как всегда, оказалась слишком мелкой. Виталик очаровывает поварих, и они щедро наливают по самые края. Пока идём – борщ потихоньку выплёскивается, пропитывает старую простыню, в которую завёрнута кастрюля.
– Свинтусы, – ворчит тётя Валя. – Всё изгваздали. Стирай потом после вас.
