Шесть дней из жизни дознавателя - страница 25

– Да понимаю я всё! – полилось с Десяткина как с опрокинутой двухсотлитровой бочки, – Старый козёл вечно так, поставит свою машину, что не проехать, не пройти. Постоянно что-то возит, что-то выгружает, Плюшкин хренов. У него весь двор завален всяким хламом. Я с ночной смены, мне жена звонит, что у ребёнка температура, нужно в больницу ехать. Я взял ребёнка, жену. Смотались в поликлинику. Едем домой, спать невероятно хочу! Подъезжаю, до дома чуть-чуть, а тут дед этот. На нём то я и сорвался! А он заявление накатал. Сумму ущерба эту ещё выдумали шесть тысяч! Да при аварии одна точка стоит четыре с половиной максимум, а тут шесть с лишним! Я и возмутился. Уголовное дело! Что из меня преступника то делают?! Конечно, я не хочу сознаваться и соглашаться со всем этим бредом!

– Вот! За рулём, уставший. Ещё и свозил в больницу своего ребёнка! Между прочим, из-за этого ты и был в расстроенных чувствах, – подбадривал дознаватель сознавшегося в совершении преступления Десяткина.

Десяткин прекрасно понимал, что дознаватель прав. Понимать понимал, но избежать ответственности по-прежнему хотел.

– Мне адвокат всё время говорит, что можно по примирению сторон дело закрыть, – уже обыкновенным тоном излагал мысли Десяткин.

– Кто твой адвокат?

– Тимофеев.

– Слышал о нём, но не встречался ещё. А старый, бесплатный, которого тебе Родина предоставила? Чем он тебе не понравился?

– Хлорин, что ли? Да он ничего не делал! Встречаться не хотел, занят вечно. Я обратился к платному.

– Ну, дело твоё…

– Может, Вы поговорите с ним? Вы же в юридических делах больше понимаете. Я с этим первый раз сталкиваюсь.

– С Тимофеевым? Конечно поговорим. Но, понимаешь, чтобы прекратить дело по примирению сторон, – начал доверительно произносить дознаватель, – Ты должен признавать свою вину и раскаиваться в содеянном. Возместить ущерб потерпевшему. А из твоих показаний, данных ранее, ещё когда дело было у другого дознавателя, следует, что ты вину не признаёшь категорически.

– Да я готов признать, хрен с ним, лишь бы дело прекратить, – начал обещать Десяткин.

– Это хорошо, только тут есть небольшой риск. Прокуратура потом будет решать прекратить это дело по примирению сторон или нет. Да и потерпевший должен быть на это согласен, понимаешь?

– Да я поговорю с дедом, всё возмещу…

– Алексей Борисович, мне нужно обсудить это с начальством. Покури пока тут.

Это был прорыв в деле. Десяткин решился признать свою вину. Это хорошо и справедливо. Но в его понимании он сознавался не потому, что раскаялся. А для того, чтобы прекратить уголовное дело. А на это никто никогда при таких условиях не пойдёт. Не из-за того, что просто жалко столько труда прекратить – это в том числе. А из-за того, что примирение, даже в человеческом понимании – это когда совершил проступок, но тут же извиняешься, хочешь исправить содеянное, загладить свою вину, возместить ущерб. И потерпевший это видит. Только при таких обстоятельствах, да на начальном этапе расследования, есть возможность прекратить уголовное дело в связи с примирением сторон. Но на практике на такое редко когда идут правоохранители.

Это для правонарушителя здорово – напиться, например, набедокурить, показать своё истинное нутро, когда, что называется, понесло. А окружающим он доставляет массу проблем. Когда человек адекватный, то при совершении случайного злодеяния, он сразу же, в этот же момент будет просить прощения, предлагать возместить ущерб. Потерпевший увидит раскаяние и тогда до милиции дело даже не дойдёт! Люди между собой без участия государства примирятся, да и всё. А когда и если дело дошло до разбирательства в милиции, значит, стороны не смогли самостоятельно уладить конфликт в полной мере. Поэтому без всякого зазрения совести в правоохранительной системе отсутствует практика по прекращению уголовных дел за примирением сторон. И Габоронов, естественно, Десяткину это сказать не мог.