На маленьком бюро стояло стеклянное пресс-папье; миниатюрный китайский письменный прибор, покрытый черным лаком, с ручной росписью и инкрустацией из слоновой кости – после плотного общения с Поузи я не могу отделаться от привычки все каталогизировать, – очень старые дневники, исписанные каллиграфическим почерком; фарфоровая кукла, одетая в костюмчик французского моряка; записные книжки и ручки; бутылочка из бледно-зеленого нефрита. По стенам были развешаны расшитые шелковые шали – Эстель привязала по углам петли из лент и приколола их кнопками. Положенные внахлест персидские коврики наполовину скрывали обструганные доски пола. Часть свечей, вероятно, были ароматизированные, потому что в воздухе витал запах ванили и каких-то пряностей.
Я проверил ящички письменного прибора – конфетки, бусинки, шелковые кисточки, ручки и три засохших жука-скарабея.
Где-то хлопнула дверь – я тотчас выключил фонарь и весь обратился в слух.
Это была Эстель – она громко напевала, как мы обычно делаем, слушая iPod. У нее оказался хороший голос.
Затем до меня донесся чей-то крик, а вот Эстель его явно не слышала.
– Эстель, Эстель! Эстель! – тук-тук-тук. Тук-тук-тук.
Должно быть, до Эстель наконец-то дошло, потому что она сказала:
– Что?
– Да, мама, – поправили в ответ.
– «Да, мама», что?
– Через несколько минут будет документальный фильм об искусстве раннего Возрождения.
– Я пас.
– Пожалуйста, говори полными предложениями.
– Мне не интересно это документальное кино.
– Откуда ты можешь знать, пока его не посмотришь?
– Инстинктивно.
Должно быть, она снова надела наушники, потому что мать закричала в полный голос:
– Как ты можешь заниматься с этой штукой в ушах?
– Я не занимаюсь. Сейчас каникулы…
Мать, должно быть, вышла, захлопнув за собой дверь.
– …вот корова.
– Я все слышу.
– Слуховой аппарат тебе в подарок, – сказала Эстель.
– И это я тоже слышу, – сказала мать, стоя за дверью.
– Если бы ты просто ушла, ты бы ничего не слышала!
– Если ты будешь продолжать слушать эту штуку на такой громкости, к моим годам ты оглохнешь.
– Плевать.
– Все! Ты наказана! Ты не смеешь разговаривать со мной подобным образом!
– Я не знала, что ты все еще здесь. Что тебе еще?
– Хочу напомнить, что тебе надо делать домашнее задание. А иначе непонятно, зачем я трачу деньги на эти занятия в «Альянсе».
– Все, остановись. Я об этом не просила.
Судя по всему, мать сдалась и ушла.
Из круглого окошка еще сочился свет с улицы, так что я смог пробраться назад, ничего не опрокинув. Но возникал вопрос: что делать с коробками? Уронить их было нетрудно, но как поставить обратно? Я сложил их вместе и привалил к стене. Затем пролез на свой чердак и попытался прикрыть проем, но с этой стороны это оказалось проблематично. Требовалась… веревка. Я включил фонарик и приступил к поискам. Обнаружив длинный шнур, которым была прихвачена сложенная портьера, я вытянул его и снова пролез на соседский чердак. Обвязав шнуром коробки, я вернулся к себе и, подтащив их к проему, поставил на место и прислушался – стоят. Затем я свернул шнур и положил на пол до следующего раза.
Меня, вероятно, должно было смутить, что я так хладнокровно планирую вторгнуться на чужую территорию еще раз. Ведь это совсем не вязалось с намерением стать хорошим человеком. Судя по всему, не смущало. Это добавилось к списку вопросов, о которых можно подумать позже.
У стены на полу я заметил крохотную картонную коробочку – пара похожих мне попалась на чердаке у Эстель. Я поднял ее: «ЯД. ХРАНИТЬ В МЕСТЕ, НЕДОСТУПНОМ ДЛЯ ДЕТЕЙ И ЖИВОТНЫХ. СЛУЖБА ДЕРАТИЗАЦИИ И ДЕЗИНСЕКЦИИ. КРЫСИНЫЙ ЯД. НЕ РАЗБИРАТЬ».
