– Почему ты спросил?
– Потому что Гастон мне кое-что посоветовал.
– Ты обсуждал это с Гастоном? Нет, ты правда слетел с катушек.
– По крайней мере, он не врет.
– И что же он тебе сказал?
– Что надо вернуться к первой жертве. Все улики там. Если убийца совершал ошибки, он совершил их тогда. Позже, от убийства к убийству, он только совершенствовался.
– Я тщательно изучил дело Айзнер. Оно похоже на остальные.
– Не оно похоже, а все остальные похожи на него.
– Какая разница?
– Не знаю. Но она есть.
– Я предупрежу Мубарака, что ты будешь звонить.
В нашем с Кравицем мире информация – это товар, такой же, как холодильники и самолеты «Конкорд». Но сдаваться так быстро было не в его правилах. С большим опозданием я уточнил свой диагноз: его мучила не усталость, а беспокойство. Я не заметил этого сразу потому, что Кравиц крайне редко демонстрировал беспокойство. Как если бы банковский служащий вдруг начал показывать клиенту карточные фокусы.
– Как получилось, что ни один журналист не узнал об этом?
– Все девочки исчезли в разное время и в разных местах, поэтому каждый раз этим занимался другой репортер. Он поднимал шум, а через пару дней находилась какая-нибудь другая тема.
– Они что, друг с другом не общаются?
– Журналисты? Они теперь сидят по домам и рассылают статьи по электронной почте. И практически не встречаются с коллегами.
– Но все же…
– Ты хоть знаешь, сколько происходит таких историй?
Он раскрыл лежащую перед ним папку и посмотрел на первую страницу.
– Только в 1998 году в стране было заведено 1868 дел за нападение на детей вне круга семьи. Из них к концу года 1480 все еще оставались нераскрытыми. Тело русской девочки, Нади Веславской, было обнаружено в 1999-м. В том же году в Израиле было убито еще 13 девочек и 43 мальчика. Всех не упомнишь.
– Ты уверен, что эти данные точны?
Его рот скривился в подобии горькой улыбки:
– Это открытая информация. Можешь проверить.
– Как давно вы поняли, что исчезновения девочек связаны между собой?
– Первые подозрения появились как раз после исчезновения Нади. Нам передали ее дело потому, что русские дети иногда сбегают в Тель-Авив и крутятся на площади Дизенгоф в надежде раздобыть наркотики. Но в то время данные об исчезновениях девочек просто тонули в море статистики.
Он закрыл папку и молча накрыл ее ладонью с растопыренными пальцами, словно положил руку на голову сына, не давая ему перебежать дорогу на красный свет.
Я тоже молчал. Он немного расслабился и чуть наклонился ко мне:
– Ты знаешь, что делают в тюрьме с насильниками детей?
Обычно педофилы, попадающие за решетку, надолго теряют способность нормально сидеть. Другие заключенные считают это делом чести.
– Да.
– А знаешь почему? Потому что надзиратели им в этом помогают. На первые два дня их помещают в специальное крыло, где другим заключенным позволено измываться над ними.
– Думаешь, он «четверка»?
«Четверкой» на полицейском жаргоне в Израиле называют психопатов.
– И да, и нет.
– То есть?
– С одной стороны, он больной на всю голову, но с другой, это не значит, что он затаскивает девочек в подземное убежище, а с губ у него капает пена. Честно говоря, для меня эта история – настоящий кошмар. Наш преступник действует обдуманно и методично, не оставляя за собой следов.
– Почему он похищает их именно во время летних каникул?
– Неизвестно. Возможно, потому, что на улицах больше детей.
– Почему вы не привлечете прессу?
