Шестое чувство судьбы - страница 12

Я взяла листок и положив его себе в сумочку поблагодарила Елизавету и ее отца, затем попрощалась и направилась к Лене и Свете, которые все это время с интересом наблюдали за нами. Когда блестящая машина проехала мимо, я помахала ей вслед, нахмурившись при этом, поскольку от такого пристального внимания чувствовала неуютно себя.

– А это не Елизавета Волоконовская? – спросила Света у меня спустя пару минут нашей молчаливой ходьбы.

– Да, она самая. А ты ее знаешь? – удивленно спросила я.

– Мой отец занимался гибелью ее мужа и дочери несколько лет назад. Я не сразу ее узнала, мне тогда лет пятнадцать было. Она как–то к нам приходила, разговаривала с отцом. Ее имя тогда у папы несколько месяцев с языка не сходило. Долго он дело расследовал, да так никого и не нашли. Машина сбила дочку и мужа ее у самого цирка, когда они дорогу переходили. Говорили тогда, что это предупреждение было для отца Елизаветы, если бы не оставил какое–то дело, то мол и дочери бы лишился. Доказать так ничего и не удалось. Потом дело замяли и все, отец более не говорил ничего об этом, – рассказала Света.

– Да, жаль ее. Мы с ней в поезде познакомились. Она говорит, что я очень на дочку ее похожа, – грустно проговорила я. – И еще они нас к себе завтра пригласили на ужин. Пойдем? – окинув взглядом девчонок спросила я.

– Пойдем, конечно. Отец всегда об их семье хорошо отзывался, – ответила Света.

– А ты, Лена, как? Пойдешь? – спросила я у все время молчавшей до этого девушки.

– Я куда Светка, туда и я, – рассмеялась девушка. – Меня можно даже не спрашивать.

– Ну и прекрасно! А теперь пойдемте вон в то кафе, там мороженое очень вкусное, – проговорила Света, указав на небольшое красивое деревянное сооружение, украшенное цветами и красивыми длинными шторами бледно–зеленого цвета, укрывающего любителей мороженого, конфет и шоколада за своей тенью.

На следующий день я сидела дома в ожидании Светы и Лены и разговаривала с маминой подругой, которая так помогла мне, разрешив пожить у ее какое–то время, пока я не устроюсь в Москве. Лариса, так звали мамину подругу, была певицей в крупном ресторане, поэтому ее по вечерам практически дома не было, да и днем, в то время, когда она не отсыпалась, проводила она свое свободное время у каких–то друзей и подруг, таких же творческих личностей, как и она сама. Женщина она была красивая, я даже толком не могла сказать, сколько ей было лет, сорок, может чуть больше, но выглядела она безукоризненно. Милый, точеный профиль с слегка заостренным носом, четкая линия скул, великолепные голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, каре светлых, словно пшеничное полотно, густых волос и кокетливая родинка на подбородке. Роста она была не большого, но ее грациозная, точеная фигурка с неизменной королевской осанкой давала фору любой высокой барышне. Томный, бархатный голос даже во мне вызывал необъяснимое чувство трепета, когда Лариса со мной разговаривала. Женщина как-то бывала у нас с бабушкой в гостях в компании моей мамы. Помню я смотрела на нее как завороженная, внимая каждому ее слову. Она казалась мне каким–то неземным творением, а поскольку я мастерски копировала жесты и мимику людей, то вскорости и в моем арсенале появились ее коронные движения – гордое вскидывание подбородка, легкий взмах руки, поправляющей прическу и хитрый взгляд прищуренных глаз. Бабку Лукерью эти мои заимствованные жесты приводили просто в бешенство, поскольку Лариса ей, мягко говоря, не понравилась. Она сразу же окрестила ее пройдохой и высказалась маме, что не хотела бы, чтобы Лариса больше приезжала к нам и забивала мне голову всякими непотребными столичными россказнями.