Наталья вышла из машины.
– Долго не буду, я обычно у них не дольше пятнадцати минут.
Маршал отъехал за дом, развернулся и принялся ждать и размышлять. Если Кузьмин не выходил вчера из дому, то повесить это дело не на кого. Очередной висяк. Никаких других версий, ни одной зацепки. Если же он был на улице поздним вечером – нужно искать улики. Однако такие дела раскрываются только по горячим следам – не найдешь убийцу сразу, то о раскрытии можно забыть. Но вот беда – на месте преступления не нашли абсолютно ничего. Растерзанное неопознанное тело и очень много крови.
«Итак, – думал Георгий. – У нас есть труп, расчлененный варварским способом. Вроде бы не в культурном Питере живем, а поди ж ты, местный расчленитесь появился. Труп есть, орудие убийства не нашли, следов нет. Но есть одна тоненькая ниточка – шизофреник, живущий в двух шагах от парка. И что искать, какие такие улики? Ладно бы следы оставил, по которым можно идентификацию провести… но нет ничего. А если и было, то утром там все сторожа затоптали».
Корепанова вернулась, как и обещала, через пятнадцать минут. Села на пассажирское кресло, хлопнула дверью.
– Отвезите меня домой, – сказала она тусклым и безжизненным голосом.
Маршал завел двигатель и включил первую передачу.
– Вы побеседовали?
Наталья долго молчала, глядя на проплывающие мимо деревья. «Калина» ехала по тополиной аллее, за кормой, как зимняя поземка, кружился тополиный пух.
– Чай попили, рулет съели… – ответила наконец. – Знаете, это так странно. Я уже больше года хожу к нему, я ничего не замечала. С виду всегда такой спокойный… замкнутый был, мы вот месяца два как контакт наладили, беседуем иногда. О болезни ни разу не говорили… Иногда рассказывает о прочитанных книгах… да, он начитанный.
– И что же вы узнали на этот раз?
– Он… он вчера выходил прогуляться поздно вечером, – голос Корепановой дрогнул. – Ближе к полуночи. Не любит Андрей гулять днем, когда на улице много людей, боится их. Он… он гулял… в парке. Скажите, вы ведь арестуете его?
Георгий Зюков сидел за рабочим столом и пил кофе. Поганое пойло идеально подходило под определение «оно», но делать нечего – свой (а пил он только «Моккону») закончился, а этот дал охранник. Гадость редкая, но приходится пить, без кофеина мозги совсем отказываются работать. А извилины сейчас ой как нужны. Без них никуда.
На столе лежал ворох бумаг – в основном опросы свидетелей. Прямых свидетелей по этому делу не оказалось, лишь косвенные – кто-то слышал крик вдалеке, кто-то видел движение теней. Майор Гвоздев требовал хотя бы каких-то результатов расследования, но пока ничего особого не вытанцовывалось.
В кабинет вошёл оперуполномоченный Саша Дроздов, длинный, как жираф, и худой, как велосипед. Фамилия у него самая обычная, но ближе к пасхе парня всегда дразнили: «Ну что, Дрозд, яйца покрасил?». Или пели песню:
Я тебя разлюблю и забуду,
Когда в пятницу будет среда,
Когда вырастут розы повсюду
Голубые, как яйца дрозда.1
Но Дрозд на этих оболтусов не обижался. А иногда даже подпевал:
Никогда! Пара-рара-рам парара-рарам.
Никогда! Пара-рара-рам парара-рарам.
– Есть что-нибудь? – спросил Георгий, отложив чашку с гнусным кофе, про который можно сказать «оно».
Дрозд отрицательно покачал головой. За целый день так же, как и Маршал, умотался и теперь мечтал о том, чтоб вернуться домой, залезть в горячую ванну и просидеть там до Судного дня.
