– Кстати, меня зовут Брун, – девушка протянула руку, но не как прочие девушки не костяшками вверх, а по-мужски боком для широкого рукопожатия. И рукопожатие Льюис ощутил крепкое, какое и у мужчин редко встретишь. – Брун сокращенно от Брунгильда, – пояснила она.
За окном крича пролетела мимо чайка и Льюис, невольно вздрогнув, пробормотал:
– Черт, может опять адвокат?
– Что? – удивилась Брун.
– М…м, – замялся Льюис и вдруг, улыбнувшись, неожиданно для себя искренне произнес: – Так странно, мне до этого показалось, что чайка разговаривает с мужчиной, конечно, если б наоборот. Тогда сумасшедшим можно было назвать не меня, а этого мужчину. А так…
– Как странно, – протянула девушка, не понятно с каким чувством.
– И ладно бы мне только раз такая чушь привиделась! Всего не перечесть, привидения играющие в кости, русалки в заливе. – Никому в жизни Льюис не рассказывал о своих видениях, а тут его вдруг понесло. – Как-то на лекциях показалось, что один из студентов, однокурсников, в воздухе светящиеся письмена рисует.
– У вас богатое воображение, – сдержанно проговорила Брун.
– Я потому и сбежал, все бросил, я хотел поймать эту магию, но она все продолжает ускользать от меня.
– А откуда вы сбежали?
– Из самого серого и скучного мира какой только можно представить. – Льюис уставился задумчиво в окно. Пожилая дама, опершись на трость, наклонилась, чтобы получше разглядеть торты. – Вот смотрю на неё и кажется мне, что под этой шляпой с огромными фазаньими перьями, круглыми очками на длинном носу, и странным длинным платьем скрывается вовсе не старая мадам, а очень даже молодая лепреконша. Да, – Льюис оживился. У него будто разыгралось воображение, или как он всегда считал шестое чувство. – Очки в золотой оправе, трость с серебряным наконечником, цепочка от часов, да и сами часы все же стибрено!
Дама распрямилась и глянула поверх очков прямо сквозь витрину на Льюиса.
– Надеюсь, она не услышала, – пробормотал он. – Да и вы не слушайте.
– А почему? У вас это презабавненько получается.
– Вы наверное считаете, что я сумасшедший? – сказал он.
Брун постучала пальцами по столу, будто что-то решая, а потом улыбнулась и сказала:
– Какая разница, что и кто о вас думает. Наплюйте вы на мнения абсолютно чужих вам людей, я вот так всегда делаю.
Льюис улыбнулся, на душе его вдруг потеплело. А может и правда махнуть на все рукой, и перестать думать, кто сошел с ума он или мир, просто наслаждаться жизнью и все. Может так даже веселей, если все будет слегка приукрашено его воображением?
В кафе вошла дама в шляпе с фазаньими перьями, что до этого торчала у витрины и, не дойдя и до половины залы, въедливо глядя на Льюиса сквозь очки, спросила:
– А кто кондитер? Кто печет эти торты?
– Я сам, – скромно проговорил Льюис.
– Что? – воскликнула Брун и засмеялась.
Его кольнул ее насмешливый взгляд, и он быстрей сказал, обращаясь к Брун, а не к старой даме:
– Я учился у мистера Ле Коленье, лучшего из столичных кондитеров. Если хотите знать, он поставлял свои шедевры даже королевскому двору.
– Н, да? – фыркнула дама. – Ну, это не ваши заслуги. Сами же вы молоды и слишком худы!
Она развернулась, качнув фазаньими перьями на шляпе, и вышла из лавки.
Льюис насупился, а потом пробормотал:
– И куда я дену эти торты и пирожные завтра, когда не продам?
– Если не продадите, позовите меня и заварите чай. Хотя я бы предпочла какой-нибудь другой напиток.
