* * *
Вертолёт прилетел за нами ближе к вечеру. Мы пьянствовали с жителями деревни и, не скупясь, раздавали автографы, столь немудрёным способом выражая свою благодарность за то, что эти доброжелательные люди не мешали нам снимать наш розыгрыш и тем самым играли за нас. Миша автографы раздавал вместе со мной, потому что личностью в этих местах он оказался известной и популярной, что окончательно вернуло ему хорошее настроение. Единственное, что его печалило, – это его собственная сорвавшаяся съёмка.
– Эх, Колодин! – говорил он мне, без особого, впрочем, упрёка. – Подкузьмил ты меня, ёлы-палы!
И лез при этом брататься, демонстрируя всем, как крепка и по-братски трогательна дружба меж телевизионщиками. На самом-то деле он досадовал, конечно, но тщательно это скрывал. Телевизионщики – это такие люди, которые разыгрывают друг друга постоянно, но горе тому, кто, будучи разыгранным, даст слабину и продемонстрирует окружающим, насколько он уязвлён и раздосадован. Что бы там ни случилось, ты просто обязан улыбаться во все свои тридцать два зуба, а иначе – репутация слабака и постоянная отныне роль разыгрываемого, что неприятно, без сомнения.
К вертолёту нас провожали всей деревней. Часть нашей съёмочной группы уехала двумя машинами, а остальные возвращались в Москву на арендованном нами вертолёте. Мишу и его группу мы взяли с собой – в качестве компенсации за потраченный ими фактически впустую день. Правда, в какой-то момент сильно нетрезвый Миша решил было остаться, поскольку у него наметилась крепкая дружба с одной из прелестных здешних пейзанок, и Мише явно уже грезилось о большой и светлой любви, но тут из соседней деревни на раздолбанном мотоцикле прибыл ухажёр той самой пейзанки. Миша прикинул, что росту в том добром молодце никак не меньше двух метров, а такими кулаками, как у владельца мотоцикла, можно бетонные стены пробивать, даже не пользуясь перфоратором, и он благоразумно забрался в вертолёт, сделав вид, что очень кстати вспомнил о неотложных делах, поджидающих его в Москве.
Вертолёт поднялся в воздух. Мы видели, как внизу улюлюкает и машет руками деревенская общественность, потом толпа осталась где-то позади, мы пролетели над деревней, дальше уже были лес и поля, я какое-то время ещё поглядывал в иллюминатор, но очень скоро меня потянуло на сон, и я уже готов был погрузиться в объятия Морфея, как вдруг почувствовал, что наш вертолёт стал резко снижаться. Я встрепенулся и выглянул в иллюминатор. Мы, действительно, снижались. Под нами было поле, а чуть в стороне, метрах в трёхстах, виднелась какая-то деревня.
Вертолёт приземлился, и пилот тотчас же выключил двигатель. Гул прекратился, только свистели лопасти винта, постепенно замедлявшего бег. Все встревоженно переглядывались.
– Что случилось? – громко спросил кто-то.
– Аварийная посадка, – ответил пилот. – Будем разбираться.
* * *
Случившееся не произвело ни малейшего впечатления только на администратора нашей группы Илью Дёмина. Он как спал, так даже и не проснулся.
– Крепкие у него нервы, – сказала Светлана.
– Просто он выпил больше нашего, – ответил на это Миша Каратаев.
Его точка зрения была мне ближе, но я вмешиваться в спор двух умных людей не стал.
Пилоты сказали, что, по всей вероятности, ничего особенного не произошло, и дело только в том, что беспричинно сработал один из датчиков, но им ещё требовалось время на то, чтобы досконально всё проверить. Мы покинули чрево вертолёта, тем более что отсидеться нам никак не удалось бы, поскольку от деревни уже примчался авангард местных жителей в лице ватаги ребятишек. Для них и сам вертолёт представлял немалый интерес, но, когда появились мы, внимание малолетних аборигенов тотчас же переключилось на нас. Меня узнали первым.
