Он следовал за всеми, то и дело оглядывясь, радуясь и одновременно сожалея, что не с кем поделиться своим открытием. С этими разве поговоришь? С досадой покосился он на молодых австрийских дворян из свиты посла. Похоже, вся эта красота им ничего не говорит. Помычит, покивает с умным видом и на другое перескакивает – до сердца явно не доходит. У ворот, за коими начинались палаты Годунова, они спешились, далее полагалось идти пешими, лишь послу разрешалось оставаться верхом. Юрий еще раз напоследок оглянулся: колокольню Ивана Великого он, конечно, признал сразу, а вот название иных соборов ему припомнить не удалось, вон тот, похоже, Архангельский… а там Благовещенский, об остальных надо будет разведать…какая красота! Верно называют Москву златоглавой и белокаменной… Господи, благодарю Тебя, что дозволил мне повидать это чудо.
От ворот и до самих палат уже выстроились встречающие, сиречь дети боярские, в богатом раззолоченном платье. Приблизившись к палатам, они остановились. Посол по-прежнему оставался в седле, спешиться ему полагалось посередине двора, где его тотчас окружили, двое помогли послу сойти, двое других приняли его коня, остальные повели к парадному крыльцу, по обоим сторонам коего их дожидались уже другие встречающие в таком же золоченом платье. За графом следовали его самые приближенные люди, среди которых находился и Юрий, с трудом сохранявший приличный случаю гордо-равнодушный вид, так ему все было интересно. Он стоял прямо за послом, чуть откинув голову, небрежно положив согнутую в локте руку на эфес шпаги, и украдкой, с великим любопытством разглядывал жилище Годунова. Оно было очень большим, богатым, по-своему красивым, но, к сожалению, опять же из бревен… странные люди, уж Борис-то мог себе позволить палаццо из камня. А потом жалуются, что горят чуть ли не каждый год! В сенях, или передней – он никак не мог понять, какая между ними разница, – толпились холеные боярские слуги, являя собой живой пример благоденствия хозяина. Тем временем подтянулась остальная свита, австрийские дворяне с дарами выстроились позади посла и в таком порядке, в окружении людей Годунова, двинулись вверх по лестнице.
Богатство дома бросалось в глаза сразу, во всем, к примеру, лавки здесь были сделаны из какого-то редкостного, ароматного дерева, а по стенам, украшенных шкурами и оленьими рогами, шла искуснейшая резьба. Миновали еще несколько великолепно убранных покоев, в которых несла службу охрана Бориса Федоровича, но Юрий успел разглядеть гораздо меньше, чем ему хотелось, – теперь их вели довольно быстро, запомнилось лишь изобилие бархата, золотой парчи и блеск драгоценных окладов в иконах, – казалось, сам воздух в этом доме источал богатство. Наконец их остановили перед двустворчатыми дверями, дивно изукрашенными драгоценной россыпью каменьев, приняли у них плащи и шпаги, после чего оба молодых стража (рынды), застывшие с алебардами в руках по обе стороны дверей, отмахнули створки и отступя, пропустили их вперед…
Покой этот, скорее всего, зала для приемов, убранный с восточной роскошью, поразил Юрия изобилием ковров, прекрасной росписью стен и сладким запахом восточных благовоний. Не хватает только трона, подумал Юрий и даже удивился, что Годунов сидит просто на лавке, убранной золотой парчей и красного бархата подушками. Теперь Юрий еще больше сосредоточился, стараясь подметить и запомнить как можно больше.
