Тамбур. Еще один вагон, похоже, последний. Осторожно приоткрываю дверь. Там от пола до потолка громоздятся какие-то ящики, тюки и коробки. Посреди вагона оставлен узкий проход. Стараясь не скрипеть, захожу, и выглядываю из-за ящиков. Дверь на другом конце вагона открыта, за дверью рельсы со шпалами убегают в вечереющую оранжевую даль. По рельсам, нагоняя вагон, катит дрезина, застеленная роскошным ковром. На ковре, на груде подушек величественно возлежит какой-то дядька в белых одеждах и покуривает кальян. Слуга в шароварах обмахивает его опахалом из павлиньих перьев. Возле отворенный двери стоит принц Арджуна со своими дурацкими дредами. Дрезина подходит вплотную к вагону. Лязг. Звон. Дядька в белом откладывает в сторону мундштук кальяна, величественно поднимается со своего ложа и переходит в наш вагон. И вот они стоят друг против друга, принц Арджуна и этот, с гламурной дрезины.
– Здравствуй, доблестный Карна, – говорит, выдержав приличествующую случаю паузу, принц Арджуна. – Я рад, что ты пришел.
– Здравствуй, и ты, Арджуна. Зачем позвал?
– Я хочу примирения, брат. Сколько лет нелепой вражды, сколько крови… Нам о многом нужно поговорить. Простишь ли ты меня, брат?
– А ты, брат, ты простишь меня?
– Обними же меня, брат.
И принцы заключают друг друга в объятия. За их черными слившимися силуэтами отлетают прочь, в пыльную закатную даль рельсы и шпалы Синдо-Пенджабо-Делийской железной дороги, громыхает на стыках гламурная дрезина с кальяном и коврами. Мне на голову сыпется какая-то труха. Взглянув на потолок вагона, я вижу, как распахивается крышка люка. После кто-то, просовывает в люк не то палку, не то трость. Нет, это не трость, это духовая трубка! Несложно понять в кого целит невидимый стрелок. Я снова гляжу на обнявшихся принцев и успеваю заметить, как на шее гостя, немного ниже мочки уха, словно по волшебству появляется крохотный цветочный бутончик – оперение маленькой стрелы или смазанного ядом шипа. Тело доблестного Карны бьет короткая судорога, у него подгибаются ноги. Принцы все еще стоят, обнявшись, но один из них уже мертвец. Бородатые секьюрити еще не поняли, что произошло, но это дело нескольких секунд. Я быстро выхожу из вагона. Бегу через тамбур, толкаю другую дверь. Там эти чертовы клетки, в клетках куры, козы и так далее. Бегу. Со всего маху прикладываюсь тем же коленом об угол клетки. Боль просто неописуемая. В глазах плывут какие-то фиолетовые круги. Кажется, я прикусил себе язык. Хватаюсь за клетку, чтобы не упасть и стою так, со всей силы зажмурив глаза. Чувствую, как по щекам текут слезы. Злюсь на себя ужасно. И тут неожиданно слышу знакомый голос.
– Ким, дружище! Я, гляжу, вы тоже решили размяться.
Я даже не пугаюсь. Вытираю слезу рукавом пиджака и оглядываюсь. У меня за спиной стоит полковник Хопкинс и навинчивает на свою трость набалдашник.
– Не сидится, знаете ли, в купе. Да и болтун этот несносный надоел дальше некуда, – делится со мной полковник. – И не забывайте о пользе моциона, молодой человек! Вот я, к примеру, обязательно раз в день прохожу по всему составу. Я и до самого паровоза, случалось, доходил… Так-с, а что у нас тут?
Приобняв меня за плечо полковник склоняется над клеткой.
Дверь тамбура с грохотом распахивается, и в вагон вбегают бородатые и одноглазые секьюрити принца Арджуны.
– Бенгальские кролики, – громко говорит полковник. – Не правда ли, милые зверушки?
