Офицер изучил карточку, посмотрел на Холла, затем вновь перевел взгляд на фотографию и вернул ее.
– Спасибо, сэр.
Он открыл дверцу седана. Холл уселся на заднем сиденье, за ним внутрь зашел Ливитт, прикрывая глаза от красной мигалки на крыше машины.
– В чем дело?
– Ничего. Просто не люблю мигающий свет. Напоминает о днях, когда я работал водителем «скорой» во время войны.
Ливитт откинулся на спинку кресла, и машина тронулась.
– Как только доберемся до аэродрома, вам дадут папку с документами. Будет что почитать во время полета.
– Какого полета?
– На истребителе Ф‑104, – ответил Ливитт.
– Куда?
– В Неваду. Постарайтесь войти в курс дела. Как только прилетим, свободного времени уже не будет.
– А другие?
Ливитт бросил взгляд на часы.
– Кирк попал в больницу с острым аппендицитом. Остальные уже приступили к работе. Прямо сейчас они пролетают в вертолете над Пидмонтом, штат Аризона.
– Никогда о таком не слышал, – буркнул Холл.
– Да никто не слышал, – произнес Ливитт. – До сегодняшнего дня.
В 09:59 того же утра с бетонной площадки сверхсекретного ангара номер девять базы Ванденберг в воздух поднялся вертолет К‑4 и полетел на восток, в сторону Аризоны.
Распоряжение отправиться именно с этой площадки отдал майор Менчик, который беспокоился, что команда может привлечь внимание: все трое мужчин, пилот и двое ученых, были одеты в прозрачные пластиковые надувные костюмы и напоминали то ли огромных марсиан, то ли воздушные шары на параде Дня благодарения, как заметил один из техников ангара.
Когда вертолет поднялся в ясное утреннее небо, два пассажира (а ими были Джереми Стоун и Чарльз Бертон) осмотрели друг друга. Они оба прибыли в Вандерберг всего несколько часов назад, Стоун из Стэнфорда, а Бертон – из Бейлорского университета в Хьюстоне.
Патологоанатому Бертону исполнилось пятьдесят четыре года, он занимал должность профессора в Медицинской школе Бейлора, а также консультировал Центр пилотируемых космических полетов НАСА в Хьюстоне. До этого он проводил исследования по вопросам влияния бактерий на человеческие ткани в Национальном институте Бетесды.
Именно эта жизненно важная область науки оставалась практически незамеченной, когда Бертон вознамерился твердо изучить этот вопрос. Хотя человечество понимало, что микробы вызывают болезни еще со времен гипотезы Генле в 1840 году, до середины XX века о том, почему и как это происходит, ничего не было известно. Никто не понимал точных механизмов развития патологии.
Бертон, как и многие другие до него, начал с Diplococcus pneumoniae, возбудителя пневмонии. До открытия пенициллина в сороковых годах ученые интересовались пневмококками, однако в пятидесятые интерес академиков, как и финансовые вливания в эти исследования, постепенно сошли на нет. Бертон перешел на Staphylococcus aureus, распространенный кожный патоген, вызывающий прыщи и гнойники. Вначале коллеги над ним посмеивались: стафилококк, как и пневмококк, был крайне чувствителен к действию пенициллина. Они считали, что Бертон взялся за заведомо пропащую работу.
Так оно и было в течение последующих пяти лет. Денег не хватало, и Бертон часто просил помощи у различных фондов и филантропов. Однако он не сдавался, терпеливо изучая защитные свойства оболочки клеточной стенки, вместе с тем открыв с полдесятка токсинов, которые выделяли бактерии для поражения тканей, распространения инфекции и разрушения эритроцитов.
