– В какой-то степени да, но по чести сказать – нет.
– Это как? – Коммандер удивлённо поднял бровь, требуя пояснений.
– Присяга важнее, милорд.
Когрейн ещё раз удивился. Но не словам, произнесённым Бенкендорфом, а пылу, с которым это было сказано.
«Фанатик и педант, – подумалось англичанину. – С таким будет трудно иметь дело».
– Не возражаете, полковник, если мы продолжим разговор в моей каюте?
– К вашим услугам, коммандер! – Александр Христофорович улыбнулся и демонстративно вытряхнул из рукава длинный стилет, воткнувшийся в палубу. – Почему бы двум джентльменам не поговорить в более… э-э-э… приватной обстановке?
В капитанской каюте ничего не изменилось за четверть часа, разве что исчезло пролитое в спешке вино, да на столе появился спасённый от разграбления ларец. Полковник, которому стало не нужно изображать скромного торговца, без приглашения плюхнулся в кресло, одновременно придвинув к себе коробку с коллекцией превосходных трубок.
– Вы позволите? Не поверите, так соскучился по настоящему табаку! Более всего мне нравится виргинский. Турецкий тоже неплох, но, согласитесь, путешествие через океан придаёт табачному дыму определённую прелесть.
Когрейн кивнул, одобряя выбор пенкового чубука, и предложил:
– Хересу, господин полковник?
– Предпочитаю водку, но может быть, у вас найдётся виски?
Нашли. Разлили. Звякнули стаканами.
– За здоровье вашего юного императора, полковник!
– И его матушки, – согласился с тостом Бенкендорф. – Смею надеяться, коммандер, что их просьба о военной помощи будет доведена до Его Величества? А ещё лучше – составьте протекцию для аудиенции.
Ответа не было довольно долго – англичанин молчал, делая вид, что увлечён исключительно дегустацией напитка. Наконец выдал:
– Видите ли в чём дело, полковник… Его Величество, как бы помягче сказать… он немного не в себе, и решать такие вопросы…
– Да?
– Именно! Кстати, а зачем вам лично ехать куда-то? Долг каждого дворянина – помочь другому дворянину в трудную минуту. Если желаете, то я могу взять на себя столь неблагодарное дело. Да-да, неблагодарное, уж поверьте мне.
– Охотно верю, коммандер. И в благие намерения тоже верю, – на губах Бенкендорфа появилась улыбка, намекающая на…
«Чёрт побери, на что же он намекает? – В том, что этот русский его раскусил, лорд Когрейн уже не сомневался. – Но неужели не понимает? Должен понять!»
– Я могу рассчитывать на ваше… э-э-э…
– Хотите начистоту, милорд? – Александр Христофорович доверительно склонился. – Исполнением этого поручения я рассчитывал значительно поправить своё благосостояние, весьма расстроенное, как ни печально в этом признаваться.
– А десять тысяч фунтов могут тому поспособствовать?
– Не понимаю.
– Простите, полковник, вы прекрасно всё понимаете. Мне выпал уникальный шанс совершить нечто, ведущее к славе и карьере… Откровенность за откровенность: готов поменять деньги на всё это.
– И?
– А вы стоите между мной и возможностью.
– Угрожаете, коммандер?
– Помилуй Боже, полковник! Угрожать джентльмену и человеку чести? Наоборот, предлагаю вариант, устраивающий нас обоих.
– Пятнадцать тысяч, милорд.
– Это невозможная сумма! Одиннадцать.
– Четырнадцать, и я тут же возвращаюсь в Петербург.
– У меня нет при себе таких денег, полковник! Двенадцать, и возвращаю шведскую посудину вместе с командой.
– Они не стоят и десяти шиллингов. Тринадцать, и то лишь из уважения к королевскому флоту, который обеспечит «Нетрезвую русалку» водой и провизией.
