Как только стемнело, группа, навьюченная мешками с противотанковыми минами, гранатами и прочим вооружением, углубилась в лесок. Поначалу между сосновых стволов идти было легко. Но потом начался лиственный лес, и чем дальше, тем гуще. Уже около трех часов они без передышки двигались по непролазной лесной чаще. Заросли становились все непроходимее, а темнота – все непрогляднее.
Аникин строго держался азимута по компасу, выданному начальником штаба вместе с картой, на которой красными точками были отмечены районы возможной дислокации вражеских танков. По данным авиаразведки, немецкий танковый батальон разделился на несколько групп. Эти группы, равные по численности взводам, рассредоточились в нескольких селах по дуге, основание которой проходило вблизи города Броды. Для группы Аникина было указано направление в район села Гончаровка.
– Не иначе как заблудились, командир… – прохрипел Талатёнков. Он шел третьим по счету, вслед за Карпенко и Жилой. Андрей двигался следом за ним, получалось – в середине группы.
– Не бзди, боец, – шепотом отозвался Карпенко. – Думай о тех, кто идет следом. А то товарищам дышать нечем будет… Думай лучше, как правильно мину под гусеницу ставить.
Битый час перед этим бывший гвардии сержант рассказывал своим товарищам-штрафникам об устройстве и принципах работы противотанковых мин. Каждый, в зависимости от комплекции, тащил сейчас в своем вещмешке по три, по четыре.
– Скорей бы уж их использовать к чертовой матери, – не выдержал Талатёнков. – А то они мне весь хребет отбили. Тяжеленные, сволочи…
– Меньше шума, Талатёнков… – произнес Аникин. – Мы тут возле хутора кружимся. В любой момент на местных можем нарваться.
– А почему бы и нет, товарищ командир… – отозвался намного тише Тело́к. – На хуторах обычно хозяйские дочки такие ядреные. А по уму – чистая пшеница. Делай с ней что хошь: хошь – просевай, хошь – обмолачивай… Опыту никакого.
– Слышь ты, опытный… – глухо откликнулся Жила. – Зато батьки у этих дочек такие опытные… В момент тебя и просеет, и обмолотит. Три шкуры спустит с тебя и в амбаре повесит их, сохнуть… Себе на сапоги…
– Я бы с превеликим удовольствием сейчас подсох, – сострил Талатёнков. Об этом же наверняка думал каждый в группе. От сырого ночного воздуха и мокрой листвы бойцы промокли до нитки – от шинелей и кацавеек до надетых под низ гимнастерок и исподнего.
