– Это еще что, – вновь взялся за беседу Талатёнков. – У япошек, у тех вообще есть такие летные эскадрильи, что жуть. Летит такой вояка японский, видит, к примеру, корабль вражеский, свой самолетик разворачивает и прямиком в этот корабль – хрясь! Специальным макаром. Это, значит, таран. И ни корабля, ни самолета, ни летчика. Камикадзе называются…
– Кто-кто? – недоверчиво переспросил Жила.
– Камикадзе… – перебил его Чесничанский. – Я тоже про таких слышал…
– И что же они, сами прут на собственную смерть? – стоял на своем Жильцов.
– Ну, да… – неуверенно ответил Талатёнков.
– А какой им смысл и себя, и самолет гробить, если тот же корабль можно бомбой утопить? А? – не унимался Жила.
– Слушай, Жила, достал ты со своими камикадзами. Почем я знаю? – совсем растерялся Талатёнков. – Значит, приказ у них такой. Ты сравни, где самолет, а где цельный корабль. Там народищу одного сколько.
– Да-а… – протяжно откликнулся Мадан. – В японских штрафниках пострашнее летать…
– Так они не штрафники… Наоборот, это у них элитные войска. Дворяне. Самураи чертовы… – возразил Чесничанский.
– Так какой же резон этим дворянам смерти искать? – спрашивал Жила.
– Что-то вроде доблести воинской, – как бы рассуждая, проговорил Чеснок. – Крикнул «банзай!», и тю-тю – на небеса отправился…
После позавчерашнего форсирования Золотой Липы прямых боестолкновений не было. Но переправа через эту неширокую речушку останется в памяти штрафников на всю оставшуюся жизнь. У тех, кто выжил. Речушка поначалу показалась такой безобидной. Тишина стояла такая, будто никакой войны и в помине не было. Слышно было, как мелкий летний дождик моросит по водной глади, рождая над поверхностью реки звук умиротворяющего шелеста.
Андрейченко даже произнес:
– Благодать…
Андрейченко был пэтээровцем в составе взвода лейтенанта Погибко, заместителем которого и являлся младший лейтенант Аникин. Андрей, лежа возле огромного, трухлявого ствола, внимательно вглядывался в непроглядные, высокие кусты на том берегу. Что-то необъяснимо тревожило его. Противоположный берег казался вымершим.
В этот момент за спинами затаившихся штрафников из второго взвода возникли бойцы Каспревича.
– Куда претесь, олухи?! – гневным шепотом засипел Аникин. Но штрафники будто не слышали его.
– Командир приказал… – бурчали в ответ, бесцеремонно карабкаясь к кромке воды.
В этот же миг раздалась команда переправляться. Аникин узнал голос командира первого взвода старшего лейтенанта Каспревича. Андрей не удержался, высказав по адресу старлея несколько очень неласковых слов.
Тоже, как и Погибко, совсем еще юнец, но до чего же не похожи они были. Вроде оба уже успели повоевать, вкусить с лихвой окопной науки, первое правило которой – прикрой товарища. Но Каспревичу наука эта, как видно, впрок не пошла. Как говорится, не в коня корм.
Роту сформировали «с колес», на узловой станции под Могилев-Подольским. Авианалеты немцев накатывали один за другим, и в пропахшем гарью воздухе стоял грохот постоянно работающих зениток. Вторые сутки горели цистерны с дизельным топливом, застя черным дымом дождливое июльское небо. Соответственно, и обстановочка на станции к размеренному спокойствию не располагала.
Командир роты майор Шибановский ни одним мускулом не выдавал тревоги, но по той суете, которая царила в штабе, и по красному от пота лицу запыхавшегося от беготни офицера-делопроизводителя было ясно, что формирование роты продвигается через пень-колоду.
