– Я все понял. Разрешите идти?
– Надеюсь, предупреждать о том, чтобы наш разговор остался в тайне, не следует?
– Разумеется.
– Иди.
* * *
Из кабинета начальника особого отдела Павел вышел в состоянии радостного, приподнятого возбуждения. Самолюбие, обласканное уберегаемым в сознании голосом собеседника, все время произносившего «мы должны», «наша задача», как будто и не существовало между ними незримой, но существенной грани, торжествовало. «Нет, Коля! – мысленно горячо оспаривал он друга, пробираясь вытаявшей тропинкой и вспоминая прошлый разговор с Махтуровым в предбаннике. – Есть и в штрафном люди, которые и захотят понять, и поймут нас правильно».
Небо прояснило. Стало морознее и светлее. Приглушенный бревенчатой стеной, глухо тарахтел движок штабной электростанции. На вышках мирно перекликались часовые. И вдруг спокойную, отстоявшуюся тишину лагеря разорвали истошные мечущиеся вопли, крики и брань. Впереди, около соседних землянок, в которых разместили партию новобранцев, прибывшую накануне вечером, колыхалась колобродящая толпа, похоже, шла драка.
Когда Павел подоспел к месту происшествия, суматоха несколько поулеглась, но люди, выскочившие из землянок на шум и крики, не расходились, потревоженно гудели и толчились по всему пространству. Протиснувшись к центру, Павел содрогнулся, увидев на земле бездыханное тело, истерзанное, обезображенное до неузнаваемости. Судя по солдатским брюкам и гимнастерке, убитый относился к штрафникам: новобранцы прибыли поздно, обмундировать их не успели. Колычев отметил это сразу.
– Кто? – коротко спросил он, почувствовав рядом Махтурова.
– Кажется, Гайер, – выдвигаясь из-за спины, сквозь зубы отозвался Махтуров. – Гайер, – спустя минуту мрачно подтвердил он, склонясь над телом и чиркнув спичкой.
На обнаженной груди высветилась знакомая двухцветная наколка: кокетливая женская головка с распущенными русалочьими волосами, бутылка водки и шестерка треф, увенчанные изломистой корявой надписью, служившей, должно быть, откровением: «Что нас губит». Но вопреки ей в игривом прищуре красавицы теперь мнилась лукавая, ироническая ухмылка: уголовника сгубила воровская судьба, а отнюдь не три поименованных порока.
– Туда и дорога, что искал, то и нашел, – непримиримо выдохнул Махтуров. – Всю щеку парню располосовал и глаз повредил, гад… До конца дней без фронта кривым оставил. А все из-за чего? Из-за куска хлеба. Хоть бы голодным, сволочь, был…
– Ребята сказывают, не один он к ним шастал – с напарником. Кабы еще одного смертоубийства не приключилось, – высказал опасение прислушивавшийся к разговору Сикирин.
– А где остальные?
– Сразу и разбежались кто куды, попрятались. Испугались, как бы всем заодно башки не поотрывали…
Вскоре по обрывочным сведениям составилась полная картина случившегося.
Новобранцы, которым не смогли приготовить баню, расположились на ночлег, не выставив по беспечности или неведению дневальных. Этим незамедлительно и воспользовались уголовники, польстившиеся на содержимое их дорожных мешков и чемоданов. Выждав определенный час, Гайер с сообщником ночными татями скользнули внутрь помещения, на ощупь, ловко и бесшумно стали тащить сложенные в проходе домотканые торбы, узлы и самодельные баулы. Юркнув с добычей в кустарник, сразу за землянкой, с жадной торопливостью вспарывали ножами ткань, отрывали от крышек висячие замки.
