– Ах да, вы же вместе учились, – с попыткой сочувствия произнес Вревский. – Вы даже приятельствовали.
– Да, я любил Андрея. Он был добрым, совершенно безобидным юношей. Знаете – это я познакомил его с Лидой Иваницкой…
– Он был добрым и безобидным… – задумчиво повторил следователь. Он встал и еще раз повторил: – Он был добрым и безобидным! А я ведь не исключаю, что отчима и его служанку убил ваш друг.
Набычившись, Вревский смотрел на Беккера, словно перед ним был Андрей Берестов. Потом отвернулся к окну и сказал куда спокойней:
– Старались, спешили, планировали побег!
– Побег? – удивился Беккер. – А разве не установлено со всей очевидностью, что Лида покончила с собой?
– Нет, не было это установлено, – отрезал Вревский. Он отошел к окну и стал смотреть вниз, сплетя пальцы рук за спиной. И Беккер зачарованно смотрел, как сплетаются и расплетаются пальцы.
– Но ведь даже вещи… я помню, что море выкинуло вещи. Я читал, – сказал Беккер.
– Как раз эти вещи и убедили меня в обратном. – Вревский обернулся к Беккеру, опершись ладонями о край узкого подоконника. – Именно эти вещи – клочок кружева, заколка, туфелька Золушки – столь растрогали прессу и общественное мнение, что все убедились: следователь Вревский – чудовище, затравившее бедных возлюбленных.
– Честное слово, я не понимаю…
– Сейчас поймете! Конечно, какие-то вещи могло сорвать волнами с тела утопленницы. Но уж очень удачно все эти вещи оказались на оживленном пляже. И были узнаваемы!.. Я был зол, что меня одурачили. И я рассудил: если туфелька подброшена, значит, вторая спрятана – куриные мозги гимназистки додумаются до того, что туфелька должна быть одна, но не додумаются надежно спрятать вторую. Знаете, что я сделал? – Вревский плотоядно усмехнулся – он вновь переживал момент своего торжества – победу логики над уступившим ему умом жертвы. – Я послал полицейских проверить помойные баки вокруг дома Иваницких. Так просто! Особенно по тем дорогам, что вели к морю. И уже к полудню мне принесли вторую туфельку. Просто?
– Дедуктивный метод?
– Профессия, голубчик, профессия. В нашем деле не обойтись без собачьего нюха. Я ничего не должен брать на веру.
– Значит, вы подозреваете все человечество?
– Недостойную его часть.
– Вы опасный противник, господин Вревский.
– Еще какой опасный! Вы и не подозреваете! Если бы не загруженность делами и нежелание возиться месяцами без ощутимых достижений, я бы внимательнее пригляделся к вам.
– Ко мне?
На красивом, несколько огрубевшем и потерявшем юношеский пушок и юношескую мягкость черт лице Беккера отразилось удивление.
– А вы подумайте: пропавшие солдаты – из вашей команды. Оба ваши земляки. К тому же вы совершаете, на мой взгляд, совершенно нелогичный поступок: вдруг даете показания против вашего гимназического друга, которые могут послать его на виселицу. Именно вы, а не кто другой.
– Я никаких показаний не давал!
– Давали, голубчик, давали. Именно от вас, и только от вас, я узнал, что Берестов был замечен в компании Денисенко и Борзого в Симферополе.
– Я и не подозревал, что мои слова могут повредить Берестову.
– Ах, святая наивность! Один солдат убит, при нем найдена похищенная шкатулка. Пустая. Второй солдат в бегах. А вы ни о чем не подозреваете.
– Я не знал, что Берестов связан с этим делом!
– А теперь знаете?
– Не ловите меня на слове! Я не знал, не знаю и знать не намерен.
