– Разбился в автогонках?
– Гонки здесь ни при чём. Это было обычное ДТП – на встречку выскочил «Мерседес». Мишку реакция спасла. В последний момент успел руль вывернуть. Очнулся через несколько дней в реанимации. Потом уже узнал, что водитель «мерса» был в стельку пьян. Тоже переломался, но остался живой. И вот эта пьяная сволочь Мишке всю карьеру загубила. Больше года в больнице провалялся, кучу операций перенёс и всё равно инвалидом остался. Ходил на костылях. От безысходности начал пить. Дошло уже до того, что утром первым делом к стакану тянулся. Жена пыталась за него бороться, но он её выгнал. Потом как-то, в минуту просветления, глянул на себя в зеркало и подумал: «На чёрта мне такая жизнь? И трезвым жить тошно, и спившейся скотиной быть не хочу». Приготовил снотворное. Решил напоследок любимый фильм посмотреть. Поставил кассету, включил телевизор, а там гонки транслируют. Он так и застыл – не смог даже кнопку пульта нажать, на видик переключить. Вначале, говорит, будто соль на рану, а потом вдруг такое чувство накатило, словно он сам в этих гонках участвует. И подумал: «А может, ещё не всё потеряно?» Это «может» и спасло его от самоубийства. Нашёл он профессора с какими-то универсальными методиками. Начал восстанавливаться. Временами были такие боли, что он сознание терял. Срывался несколько раз, опять в запой уходил, потом всё сначала. В общем, выкарабкался. Снова работает, к жене вернулся. Конечно, говорит, больших высот мне уже не достичь, но я и малым успехам рад: участвую в любительских гонках. Но главное, говорит, я себя уважать стал за то, что не сдался.
– Молодец какой! Ты бы статью про него написал.
– Именно это я и сделал – написал очерк. Показал заму главреда. Когда я в газету только пришёл, он был ещё начальником отдела. Встретил меня по-доброму, помогал. Я у него многому научился. Мой очерк ему понравился, но, говорит, печатать мы его пока не будем, подождём лучших времён. Так почти год прошёл. И вот однажды получаю задание: написать заметку о собачьих именинах.
– Что-что?
– Местная прима решила отметить именины своей собачки. Сняла зал в ресторане, бомонд пригласила. Разве пресса может обойти вниманием это выдающееся событие? Вот и послали меня. Я отказался. Вызывает меня этот зам: «Тебе что, работать здесь надоело?» Я говорю: «Надоело! Ты посмотри, во что наша газета превратилась!» Тогда он сравнил прибыли, так сказать, до «желтизны» и после. Разница была настолько весомой, что я заткнулся. А что тут скажешь? Если читателям выкрутасы обожравшегося бомонда на собачьих именинах интересней, чем судьба человека – о чём тут можно говорить?
– И что, не пошёл?
– Нет. Другого послали. А я кое-как дотянул до срока окончания контракта и сам уволился. Лучше буду машины ремонтировать.
– А разве нельзя в другую газету устроиться? Или в журнал?
– Серьёзных изданий мало, а журналистов – тьма.
Павел замолчал, хмуро глядя на дорогу.
«А ведь я на его месте поступила бы так же, – подумала Марья Ивановна. – Только я бы ещё хлеще этого зама обложила. Хотя… того тоже можно понять. Зарплату сотрудникам платить надо? Надо. Тут не только про собачьи именины – про юбилей инфузории-туфельки напишешь».
Остановившись напротив гастронома, Павел заглушил двигатель и, пробурчав: «Я быстро», вышел из машины.
Было ещё светло – сумерки только начинались. Глядя в окно водительской дверцы на проезжающие мимо автомобили, Марья Ивановна поразилась: до чего же много женщин за рулём! А ведь во времена её молодости женщин-водителей почти не было. И так захотелось вдруг ей самой побыть на водительском месте – порулить… хотя бы стоящей машиной, – что не смогла она противиться искушению. Быстро – пока зять не вернулся – выскочила из «тойоты», оббежала её и села за руль. Воображение включило своё зажигание, и Марья Ивановна лихо «понеслась по дороге».
