Он показал на письмо и добавил:
– Все эти интриги чертовски меня раздражают. На войне им тоже не место, они ведут к поражению. Возле царя плетут паутину, чтобы он в ней увязнул. Помнишь, ты рассказывал мне про аристократа со звучным голосом, которого ты упустил в арсенале? Это наверняка человек великого князя Константина. Я получил надежные сведения, что князь тоже состоит в организации «Сплотившиеся братья».
– А если так случится, что Бонапарт будет ждать вас на пути к союзной армии? – упрямо спросил я. – Ведь тогда мы проиграем. А ваше поражение почти наверняка повлечет за собой и поражение основных сил.
– Мы успеем прорваться, – ответил Суворов, пожав плечами и снова скривившись от боли. – Должны успеть. Посему выдвигаемся сегодня ночью.
– А, может, пойдем прямо на Париж? – спросил внезапно я, осененный новой идеей. – Захватим его и Наполеон вынужден будет капитулировать. Такое уже было в нашей истории, только гораздо позже, в 1814 году.
Главнокомандующий снова покачал головой.
– Я уже думал об этом. Заманчивое предложение, очень заманчивое. Но у нас слишком мало сил, чтобы удержать город. Наполеон не капитулирует, а вернется и выбьет нас оттуда. Потом продолжит войну. Единственное, что мы выиграем, так это немного пощекочем ему нервы и отвлечем внимание. Основные силы подойдут ближе к Парижу, но на этом все и закончится.
Я вздохнул, мысленно извиняясь перед Бабахой. Прости, друг, я сделал все, что мог, чтобы ты поскорее попал в Париж. Значит, не судьба, в другой раз. Между тем, Суворов продолжил:
– Я уже говорил несколько раз, что считаю ошибочным наше вторжение во Францию. Было время, когда я только и мечтал об этом. Да, все верно, захват Парижа завершил бы войну, но зато при этом вся французская нация поднялась против нас. Если что и было неудачным решением, так это вступление союзных войск на территорию врага. Лучше было оставить Наполеона в покое и заключить с ним мир.
– Но вы же знаете, что он не способен сидеть на месте. Рано или поздно он все равно развязал бы новую войну, – опять возразил я. – Лучше уж разрубить этот узел раз и навсегда. Да и потом, до сих пор Наполеон так и не предложил никаких условий для перемирия.
– Ты не понимаешь, Витя, – ответил Суворов и устало лег обратно на подушки. – Вступив во Францию, мы воюем не с Наполеоном. Мы воюем с французским народом. А народ, Витенька, никогда не победить.
Он прикрыл глаза и, казалось, задремал. Я подошел к нему поближе и внимательно рассмотрел. Кажется, теперь он побледнел еще больше. На висках бились синие жилки.
Рассмотрев Суворова, я положил тихонько анонимное послание на столик и, перед тем, как выйти из палатки, заметил, что полог ее сбоку немного отодвинут. Стоило мне сделать несколько шагов, как полог снова вернулся в исходное положение. Это не ветер, кто-то стоял у палатки и подслушивал наш разговор.
Глава 3. Французское гостеприимство
Я бросился вон из палатки, но не обнаружил никаких соглядатаев поблизости.
Неподалеку со смехом разговаривали адъютанты. Кто же это мог околачиваться возле палатки главнокомандующего? Может, пойти у них порасспрашивать?
– Господа, – сказал я, подойдя к порученцам. – Позвольте спросить, не пробегал ли тут кто сейчас? Возле палатки Александра Васильевича кто-то отирался и подслушивал наш разговор.
– Ого, – сказал Степанов. За время войны в Европы он чуточку поправился, хотя с чего бы, все время скачем туда-сюда, как угорелые. – Это никуда не годится. Уже среди бела дня лазутчики пошаливают.
