Это было невозможно. Попросту невозможно. Немыслимо.
– В чём дело, лейтенант? – с нажимом спросил начкурса, поскольку Виталий так и не коснулся протянутого шеврона.
– Я ведь… должен был распределиться в Семёновский полк? – несмело произнёс Виталий, глядя на начальника курса, как скворец на опасно приблизившегося ястреба.
Тревис-средний нахмурился:
– Да, да, я видел ваш рапорт, лейтенант. Но ему не дали хода. Терентьев выбрал вас, и это не обсуждается.
Виталий, тем не менее, принимать шеврон не спешил. Тот факт, что начкурса перешёл на официальное «вы», был плохим предзнаменованием.
– Мне кажется, тут какая-то ошибка, господин контр-адмирал. В конце концов, я показал итоговый седьмой результат на курсе. Моё место в гвардии, а не в… обычных войсках.
– А не в шурупах, ты хотел сказать? – перебил начкурса жёстко, вновь возвращаясь к обычному «ты» применительно к курсантам. – Отставить разговорчики, лейтенант! Или выпускные денёчки вскружили голову? Это приказ, а приказы не обсуждаются, смею напомнить, если внезапный склероз одолел!
В голосе контр-адмирала сквозило усталое раздражение; а ещё Виталию показалось, будто разыгравшаяся сцена для него и его отца отнюдь не нова. И для капитана-шурупа, кажется, тоже. Только Никишечкин глядел на Виталия со смесью жалости и сочувствия.
Тут заговорил Терентьев – сухо, но как-то тем не менее не вполне официально:
– Лейтенант, у меня действительно мало времени. Вас распределили туда, где вы, по мнению весьма компетентных людей, принесёте Земле и Колониям наибольшую пользу. Всё, решение принято и изменено не будет. Не разочаровывайте меня, из этого кабинета у вас два пути: со мной или под трибунал. За невыполнение приказа. Вам ясно? Держите и следуйте за мной.
Капитан шлёпнул шевроном о столешницу рядом с бокалом Виталия и встал.
– Благодарю вас, господин адмирал, – он кивнул Тревису-старшему. – Господин контр-адмирал! Господин майор!
Никишечкин быстро поднялся и протянул капитану руку. Оба адмирала тоже не погнушались поручкаться с шурупским капитаном, но, разумеется, сидя.
– Разрешите идти?
– Удачи, капитан, – надтреснутым тенорком попрощался Тревис-старший. – Надеюсь, наш сокол придётся ко двору.
– Придётся, куда он денется, – вздохнул Терентьев. – Здравия желаю!
И действительно направился к выходу. Не оборачиваясь.
Виталий затравленно поглядел на снова усевшегося в кресло воспитателя – тот под столом показал ему кулак.
«Если сейчас не взять шеврон, – понял Виталий, – мне труба. Либо отчислят, либо действительно под трибунал».
Ни назад в стадо, ни в дисбат ему остро не хотелось.
«За что? – подумал он с отчаянием. – Господи, ну за что? Пару дней эйфории – и такой удар под дых…»
А потом сглотнул набежавшую слюну и медленно взял со столика шеврон.
Капитан уже вышел из кабинета.
– Куда я хоть попал? – глухо спросил Виталий в нарушение всех и всяческих уставов. – Или не положено знать?
– Не забывайтесь, лейтенант, – проворчал начкурса миролюбиво. – За начальством шагом марш! Про честь Академии я даже не напоминаю.
Виталий, на ватных ногах и от злости плохо соображая, прошёл к двери, обернулся было испросить разрешения выйти, но начкурса превентивно шевельнул ладонью от себя – катись, мол, сокол в свои шурупы.
И Виталий покатился.
Терентьева он догнал на лестнице. Тот на купленного бойца покосился вроде бы даже одобрительно и, не снижая темпа, зашагал в сторону казарм выпускного курса. Без сомнений, он прекрасно знал дорогу, поскольку где нужно резал углы, и уже минут через пять они были в холле перед шестой казармой, где обреталась группа Виталия. Дневальный на тумбочке, салага-первокурсник, удивлённо вытаращился на мундир Терентьева.
