Волынский пал на колени:
– Матушка, всемилостивая государыня! Всю кровь свою за тебя отдам!
– Встань, Артемий Петрович, не для чего сейчас полы полами кафтана своего подметать. Мне дела надобны, а не слова! Про то помни! Про меня гадостные анекдоты по столице ползут! Мол, про народ свой не думаю! А кто думает? Лизка? Она змея подколодная козни продолжает строить. С любовниками развлекается, словно девка солдатская. Впрочем, такая она и есть. И место ей в доме публичном, а не троне государства Российского! Завтра на заседании кабинета я сама стану присутствовать! Надобно корень изменный выдрать, да так чтобы побегов более не пускал!
***
После этого императрица удалилась к себе, дабы отдохнуть и успокоиться в обществе своих шутов и шутих.
Буженинова как увидела царицу сразу к ней подошла и за руку взяла:
– Али снова обидели тебя, матушка?
– Обидели, куколка! Ничего сделать не могут. Только дай и дай всем! Мало они от меня милостей имели?
– Дак, я те сколь разговорила, гони всех в шею!
– Всех-то нельзя, куколка. А кто за державой смотреть станет? Россия-то страна огромная. А верных слуг дабы управлять ей нет. Вот беда так беда.
К ним подошла карлица Новокшенова, и, услышав последние слова царицы, заверещала:
– Беда, беда, беда. Матушку нашу разобители-и-и-и-и!
– Замолкни! – дала ей подзатыльник Буженинова.
От сего обращения Новокшенова заголосила еще больше:
– Беда! Беда!
– Не трогай дуру, куколка, в ушах звенит от гомону её. Где Ванька Балакирев?
– Дак он матушка бит был.
– Кем это?
– Дак твоим гофмаршалом.
– Рейнгольдом фон Левенвольде?
– Им. Балакирев пузырек с чернилами на платье евоной полюбовницы Наташки Лопухиной вылил. А тот осерчал, и палкой его отходил.
– А Лакоста где? Отчего не вижу короля самоедского?
– Его шут твой Мишка Голицын отлупил. Вот потеха-то была, когда дрались они. Жаль, ты не видала того, матушка.
– Квасник? Отлупил? За что? – удивилась царица.
Она знала Квасника как самого несчастного и забитого их своих шутов.
–За дело вестимо! Я его про сие попросила. Задирает меня сироту несчастную. Я и сказала Кваснику. Чего смотришь как девицу забижают? Дай в морду Лакосте. Тот и дал!
– За тебя, стало быть, стал, куколка? Тогда прощаю ему побои Лакосты, – улыбнулась Анна.
– А про женишка для меня подумала ли, матушка? Сколь ожидаю милости твоей.
– Не до того сейчас, куколка. Погоди малость. Забот то у меня державных сколь? Ведаешь ли? А что нового при дворе моем болтают?
– Камергер твой Юсупов женился, матушка.
– Женился? – Анна любила сплетни, это отвлекало её от забот. – Да на ком? Ведь девок подле него столь много было.
– На ком, того я и не ведаю, матушка! Но девку за себя взял статную. Её Юшкова видала. Но при дворе сия девица не бывала еще.
– Дак пущай приходит! Посмотрим! А ты где видала то сию девку? – спросила Анна лейб-стригунью Юшкову.
– Да намедни, матушка. В санях она с Юсуповым каталась. Я то у слуг и расспросила юсуповских кто сие такая. Они и ответили, что женка, мол, барина нашего.
– Женился таки греховодник старый, – императрица хлопнула в ладоши. – Вот уже и не чаяла, что женится. А он женился.
Анна снова обратилась к Бужениновой. По лицу карлицы видела, что не все еще та выложила.
– А чего еще болтают?
– Да не все матушка счастье любовное имеют.
– Кто это «не все», куколка? Не томи государыню свою. Сказывай.
– А вот Куракины отказали жениху дочери, капитану гвардии полка Измайловского Давыдову. Не отдали за него девку. Помурыжили его и отослали от дома. Во как! – выпалила Буженинова новость.
