– О, Пат… – Элея отвела взгляд, пытаясь скрыть промелькнувшую в нем печаль. – Ну что ты, право…
– Я так рад вас видеть, – просто ответил Шут. Жалость в ее глазах вызывала огорчение, но по большому счету он уже давно отучился слишком серьезно относиться к своей персоне.
– И я рада. У меня для тебя подарок, – она склонилась к корзинке, которую успела поставить на пол. – Возьми, пожалуйста…
Шут принял небольшой легкий сверток. Под темной суконной тканью скрывалось что-то мягкое.
– Что это?
– Взгляни сам, – Элея улыбнулась.
Когда он осторожно развернул сукно, в руках его оказалась белая как снег, почти невесомая рубашка из тончайшей шерсти.
– Боги… – Шут и сам не понял, почему эта простая вещь – всего лишь вещь! – вызвала у него такую бурю чувств. Словно отголосок прежней жизни, в которой было место и нарядам, и красоте. Прикосновение воздушной ткани – сродни дуновению свежего летнего бриза… – Ваше Величество, у меня нет слов!
Элея тихо рассмеялась от удовольствия, и Шут подумал, что видеть радость на ее лице гораздо приятней, чем жалость.
Он скинул ту рубашку, которая была куплена служанкой – простую и добротную, но слишком большую для его тощего тела, – и торопливо, чтобы королева не разглядела отвратительной худобы, надел новую. Обнова скользнула по плечам, окутав невесомой нежностью и теплом. Широкий отложной воротник и длинные рукава были украшены незатейливым скромным кружевом, а с кончиков шнуровки на груди свисали два маленьких, едва заметных золотых бубенца. Рубашка пришлась ему впору, точно ее шила сама Госпожа Иголка из Солнечного Чертога.
– Я рада, что тебе понравилось.
Едва уловимым движением Элея оправила на нем ворот и, склонив голову на бок, удовлетворенно сказала:
– Не зря я потратила столько времени, растолковывая нашей портнихе, как и для кого надо шить. Она очень талантливая. Нет, правда, Пат! Не ухмыляйся! Я знаю, мадам Сирень для тебя – эталон мастерства, но наша Ланна тоже не просто так попала ко двору.
Шут и не думал принижать достоинства работы незнакомой ему портнихи из Брингалина. И улыбался только оттого, что был несказанно рад подарку. Он так и заявил королеве, не стыдясь этой своей по-детски искренней радости.
– Ваш подарок чудесен, – добавил Шут, проводя рукой по нежной шелковистой ткани рукава. – С того момента, как очнулся, я не знал большей радости, чем сейчас. Впрочем, – он задумался на миг, – для меня одно ваше присутствие – уже радость.
Шут говорил от чистого сердца, полагая, что королева и сама понимает, какая честь для него – каждый ее визит. Но Элея почему-то странным образом смутилась и, зардевшись, отвела глаза в сторону.
Шут удивился. Ему и раньше случалось делать королеве комплименты, однако прежде она неизменно одаривала его насмешливым взглядом, полным небрежения, как будто все слова господина Патрика не имели ни капли искренности.
Впрочем, с того момента как он набрался смелости извиниться перед Элеей, их отношения изменились. Он уже и сам не знал, кем видит его королева – другом или слугой, отголоском прежней жизни или призрачным гостем настоящей.
– Спасибо, – промолвил Шут, пряча растерянность за беззаботной улыбкой, и тотчас постарался перевести разговор в более понятное и привычное им обоим шуточное русло: – Да только ведь это я должен дарить вам подарки. День вашего рождения я столь бездарно пропустил, валяясь в этой кровати.
