В итоге, биоматериал отправили в лабораторию, и потянулись долгие дни, заполненные важной суетой в виде дополнительных обследований, судебных заседаний и прочей работы, но все равно подчиненные исключительно одному: ожиданию вердикта.
В тот момент я словно раздвоилась: отдельно – я и отдельно – мое тело. К телу у меня возникли вопросы: «Как так и что вообще происходит? Как ты, тело, смогло вообще такое допустить? Как посмело вырастить внутри себя опухоль? Ты, как солдат, должно служить мне верой и правдой, а тут саботаж устроило!» – эти обвиняющие речи я вела постоянно внутри себя.
Претензии, претензии, претензии… Этот мысленный монолог неизменно заканчивался обличительной тирадой из серии: «Я – хозяйка, а ты – мой слуга». Задача «слуги» – прислуживать, быть незаметным и необременительным, и я несколько устала от столь пристального внимания, которое тот начал требовать к себе. Я очень хотела, чтобы тело вновь стало послушным, позволяло мне быстро бежать к своим целям и не требовало ничего взамен. Но оно, напротив, взбунтовалось и стало подкидывать мне неприятные открытия. Стала замечать, как сильно напряжены мои плечи, как часто болит голова, как по утрам отсутствует энергия, как ноет и болит поясница, как быстро утомляюсь.
К десятому дню была уже почти на сто процентов уверена, что у меня рак. Я почти кончиками пальцев ощущала, насколько не в порядке: ни физически, ни эмоционально. Мучилась бессонницей, а если и проваливалась в сон, то он был сродни фильмам ужасов. В одном из снов видела, как лежу в глубокой яме, а из моей груди выползают жирными черными лентами с десяток змей, извивающихся и копошащихся. Проснулась с четким осознанием: чуда не случится, это он.
А результатов все не было, и мы решились поехать в лабораторию. Уговорили врача взять, наконец, в руки мои стекла с биоматериалом и сделать заключение.
Пустой длинный коридор, стены, выкрашенные светло-зеленой краской, – почему в больницах всегда этот унылый цвет? – еле пробивающийся свет длинной желтой лампочки. Лежу на узкой лавочке на коленях у мужа, он гладит меня по голове. Мы молчим, но я четко осознаю наши мысли: жизнь меняется вот именно сейчас, в этот момент, когда женщина в белом халате подносит мои стеклышки к микроскопу и видит там…
Сразу думаю о сыне, слезы застилают глаза, ему всего десять. Как он будет без меня? Почти сразу предательская мысль: «А сколько времени за десять лет он был с тобой? Твой ребенок – это работа, ты же вся там, что у тебя еще есть, кроме работы? Муж. Мой любимый муж, мужественно переносящий мои карьерные амбиции. Сколько времени ты уделяла ему? Мама. Хорошо, если три минуты в день находилось на звонок, и все больше из серии: «У меня все хорошо, новостей особых нет». Друзья. Как давно ты интересовалась, что у них происходит? Ведь даже на вечеринках голова занята подчас рабочими вопросами, и происходящее кажется пустой тратой времени.»
Знаете, что самое интересное? О работе в унылом коридоре лаборатории не думалось. Ни одной мысли, ни капли сожаления, что что-то не успела, чего-то не достигла, где-то проиграла. Единственное, что резало грудину, осознание, как сильно я любила своих близких и как мало времени с ними проводила, как все время бежала на работу. От кого я бежала? Неужели от себя?
Неприятное открытие не дает дышать, накатывают слезы, я тихо плачу, чтобы не заметил муж. Скрип двери, выходит доктор с результатами исследования. Мир замирает и сосредотачивается на бумажке в ее руках. Она вручает ее, отводит глаза и будничным, несколько отстраненным тоном говорит, что мне надо срочно поговорить с лечащим врачом.
