Бывший углежог давно бросил рубить ольху за рекой, занявшись только обслуживанием постояльцев. Поговаривали, что для простого держателя постоялого двора он слишком богат, но и то сказать, богатство это виднелось больше по разговорам. Уж больно хорошо начали дела его подросшие дети, явно не без отцовых денег – сам он жил скромно. Властям беспокойства не доставлял, если что и случалось – дальше старост Булгарского квартала не уходило.
Сейчас Злат, как ни старался, так и не смог припомнить ни одного случая, когда этот постоялый двор попадал в какую-нибудь нехорошую историю. Хотя подозрения всегда вызывал. Хотя бы тем же уединением. Даже тем, что за столько лет ни единого происшествия. Как-то уж слишком тихо для постоялого двора, где люди разные, да ещё приезжие.
Наиб припомнил, что у него всегда вызывала тайное беспокойство тамошняя кузница. Дело для постоялого двора обычное и нужное: лошадь подковать, колесо поправить. Вот только хорошо это там, где останавливается много проезжающих. Здесь же скорее простая гостиница. Мысль, чем там кормится кузнец и не давала некогда Злату покоя.
Теперь и это было в прошлом. Несколько лет назад, после того, как многоликий Леший переселился в леса вечного счастья, его наследники продали постоялый двор ушлому торговцу Сарабаю. Сразу после этого кузница опустела.
Сарабай до этого был мясником на базаре в буртасском квартале. Теперь он использовал выгодное положение своего двора, чтобы приобретать недорого скот. и резать его у себя, обеспечивая своё заведение мясом, к великой досаде своих бывших собратьев мясников. Злат нередко заезжал к нему обедать, привлечённый размером и дешевизной мясных блюд.
Вот почему сейчас мысль о поездке туда вызвала у наиба самые тёплые чувства.
Со стороны дороги постоялый двор Сарабая напоминал какой-нибудь почтовый ям в степи. Слева и справа от него тянулись густые заросли, позади начиналась бескрайняя унылая пустошь, уходящая к пустыне. Сам двор раскинулся крепко и привольно, так же, как в те времена, когда здесь была только глухая дорога вдоль берега реки. Чтобы увидеть купола и минареты Богохранимого Сарая нужно было повернуться к воротам спиной. Великий город едва выглядывал из за верхушек деревьев, непроходимой колючей стеной обступивших главную дорогу, и казался совсем далёким.
Глушь, да и только.
В серый дождливый день, когда туманном мареве тонут очертания, могло вообще показаться, что ты оказался где то в пустынном краю, вдали от всякого жилья.
Злат остановил коня перед мощными, как для осады, воротами, створки которых были окованы полосами железа, и прислушался. Тишина. Всё тонуло в легкой, но непроницаемой пелене осеннего дождика. А ведь совсем рядом, за спиной, по другую сторону дороги лежал населённый Булгарский квартал, огромная Чёрная пристань с причалами и складами. Её скрывали непролазные заросли степной колючей акации, молодых остролистых клёнов и терновника, тянувшиеся вдоль дороги от самой заставы, охраняющей въезд в столицу великого хана. В нескольких местах поодаль в зарослях были проезды: к булгарам, к причалам и складам. Но человеку пешему можно было при сильной надобности продраться и сквозь колючки. Особенно, если он почему-то не хотел встречаться со стражниками у въездов в квартал или на пристань.
А ещё недалече у дороги высились три громадных дуба. Судя по многоохватной толщине и высоте, были они старше и постоялого двора и великого Сарая и, может быть, самой древней дороги по берегу. Никак не меньше трёх-четырёх веков. Чья то неведомая заботливая рука посадила и выходила их в этой несусветной глухомани в старые времена, от которых уже не осталось даже сказок. Поговаривали, что многие пришельцы из северных сумрачных лесов, перебравшиеся теперь в Булгарский квартал, не забыли своей древней веры и почитали эти дубы так же, как и священные рощи на своей дремучей родине.
