– У них свои канделябры, а у нас свои. И ступай потише, не как слон, а не то убежит.
– Кто?
– Канделябр.
Нефедыч подумал, что управляющий рехнулся. Но пошел на цыпочках. Пришли к комнатам, в которых Пьер Жевахов разместил Палашку с той поры, как она стала его любовницей. Она жила теперь как барыня, в её комнатах были цветы в горшках, диваны, картины, книги. Голландская раззолоченная лютня и статуя Аполлона Бельведерского украшали её жилье. В клетках резвились щеглы и канарейки. Кровать в спальне была застелена простынями и покрывалами с рисунками русских пейзажей.
Еремей рванул дверь, она оказалась заперта изнутри задвижкой. Это было особенно обидно: безродная крестьянка, а барыню из себя корчит! Еремей рванул дверь, и оторвалась дверная ручка!
– Отопри! Хуже будет!
– Ни за что не отопру, барину пожалуюсь!
– Барину? Я сам теперь барин! Нефедыч, тащи топор!
Палашка отперла дверь:
– Стыдно вам, Еремей Иванович, среди ночи так врываться. Вы же в нетрезвом состоянии.
Еремей ударил Палашку кулаком в подбородок, она рухнула на пол. Он поднял её, возложил на постель, начал в остервенении срывать с нее одежды. Приказал Нефедычу привязать её вожжами за руки и за ноги к спинкам кровати. Нефедыч это исполнил, Палашку было жалко, но Еремея злить было нельзя.
– Так! Растягивай её, как лягушку. Вот, теперь можешь уйти, без тебя управлюсь.
Палашка, напряглась, задергалась, пытаясь освободиться от пут. С жалобным звоном упала лютня, защебетали, запрыгали в клетках птицы.
– Врешь! – сказал Еремей. От меня не уйдешь. С братцем моим спала? Ну и со мной поспишь, от тебя не убудет! Ишь ты! Канделябр! Я те свечу-то вставлю! Она у меня, слава богу, не маленькая, гореть долго будет!
Он ушел от нее под утро. Развязал, заплаканную, тихую. Вожжи забрал с собой. Кто её знает, еще повесится. У баб, известно, волос долог, а ум короток.
Утром Палашка в простом сарафане и в старой душегрее пошла с корзиной в руке на окраину деревни. Там были амбары и рига. Мужики таскали мешки и складывали на телеги. Палашка отозвала одного из них в сторону:
– Фомка! Я тебе по-прежнему люба?
Фомка почесал затылок:
– Мало кому ты люба. У тебя вон художник был да сын княжеской.
– Ты хочешь мне помочь?
– Как же это?
– А вот я пойду сейчас к большому логу калину собирать. А вы, когда с обозом поедете мимо, меня захватите. Довезете до Москвы. К старому князю хочу в дом в работу проситься.
Фома глядел разочарованно:
– А я-то думал! Но как же я тебя с собой возьму? От Еремея указа такого не было! За самовольство он и на конюшне выдерет. Я ведь не один еду. Нас четверо мужиков. Топоры с собой берем, дубины. Теперь на дорогах шалят. Мужики скажут, чтобы не брал тебя, раз дозволения не было.
– Я мужикам по два ефимка дам, а тебе целых пять.
– Тогда дело другое! Жди нас у лога. Сейчас овес да муку погрузим и тронемся. Жди.
