Мы шли разрозненными группами, поддерживая между собой дистанцию в триста метров. Я, двигался вместе с Феликсом слева. В центре, примерно в двухстах метрах от нас, шли Варяг, Сатурн и Тамерлан. Справа, замыкая нашу импровизированную колонну, находились Ульян и Варлам.
Внезапно тишину разрушенного города разорвал резкий звук. Выстрел. Он донёсся со стороны Ульяна и Варлама. Выстрел из Жоапа – старого, но всё ещё смертоносного оружия.
Мы бросились к Ульяну и Варламу, сердца бешено колотясь от неожиданности. Перед нами открылась картина, которая объяснила выстрел. Две дворняжки копались в мусорном контейнере. Одна из них, заметив нас, зарычала, обнажив зубы. Ульян, не раздумывая, выстрелил. Собаку подбросило, она скулила, а вторая, испуганно завыв, юркнула в узкий проход между развалинами, прижавшись к стене.
"Зачем ты выстрелил?" – спросил Варяг, подходя ближе. Его голос был спокоен, но в глазах читалось осуждение.
"Она хотела на нас напасть," – ответил Ульян, сжимая в руке Жоап. Его лицо было напряжено, он оправдывался, но в его глазах мелькнуло раскаяние.
Тишина повисла в воздухе. Мы молча смотрели на раненую собаку, на разрушенные здания, на горы мусора. Рана была смертельна, но собакам храпела и мучалась в агонии, нарушилось хрупкое спокойствие нашего путешествия. Он показал, насколько сильны остаются инстинкты выживания, насколько легко можно переступить черту между самообороной и насилием. И этот случай заставил нас задуматься: а что если бы это был не бездомная собака, а человек?
"Надо добить, чтобы не мучилась," – сказал Тамерлан, его голос был тверд и бесстрастен. Ульян уже прицелился, готовясь сделать еще один выстрел. Но Варяг молниеносно схватил его за руку.
"Стреляй в голову," – скомандовал он, – "Мясо нам ещё пригодится."
Ульян, не сопротивляясь, выстрелил. Вторая собака, скаля зубы и рыча, не давала нам подойти. Напряжение витало в воздухе.
Внезапно, Феликс прервал молчание. "Смотрите," – сказал он, указывая на собаку. – "У нее живот… она беременна!" Он присел на корточки, внимательно осматривая животное. "Да, точно, девочка… и беременна."
"Во-первых, не девочка, а сука," – отрезал Варяг, – "а во-вторых, не будем её трогать. Мать и потомство – святое."
Несмотря на жёсткие слова Варяга, его жесткий прагматизм в отношении первой собаки сменился неожиданным сочувствием к беременной.
Мы продолжили путь, обсуждая необходимость найти укрытие до наступления темноты и разделать добычу, пока мясо не испортилось. Варлам, однако, остановился, обращаясь к оставшейся собаке. Его голос звучал почти смиренно, словно он говорил не с животным, а с равным себе. "Прости нас, мы убили твоего мужа, но клянусь, мы этого не хотели. Как ты будешь теперь? Скоро у тебя будут щенята, а ты одна…" Он протянул руку, и собака, хоть и с опаской, позволила себя погладить. Варяг, нетерпеливо прокричав, подтолкнул остальных, и они двинулись дальше.
Спали мы крепко и сытно. Дворняжка, конечно, была костлява, а мясо – жестковато, но ребрышки пришлись как нельзя кстати. Хмельного отвара, который гнали в бункерах старые отцы и деды, называя его "самогоном", было вполне достаточно. Ужин удался на славу.
«Завтра пойдем вдоль устья пересохшей реки, – сказал Варяг. – Вдоль рек строили города, может, нам повезёт, и мы наткнёмся на что-то более интересное. И пусть ручей и слабый, зато есть вода рядом». Мы не возражали. Впереди ждало новое испытание, и, несмотря на трудности, мы были полны решимости продолжать путь.
