– Хочешь что-нибудь поделать? – спросил его Чад.
– Типа чего?
– Не знаю. Может, пойдём погулять в лес?
– Коннор и Кори просили подождать их.
– Коннор уехал каникулы к отцу, понятия не имею, куда, а Кори отлично проводит время в парусном клубе.
– А почему ты, кстати, с ним не пошёл, он же тебе предлагал?
Чад поморщился.
– Я не особо люблю воду.
Оуэн оторвал глаза от своего комикса. Чад не так часто признавал свои слабости.
– Ты не умеешь плавать?
– Конечно, умею! Просто я терпеть не могу океан. Знать, что под тобой огромные твари, и ты даже не увидишь, как они к тебе приближаются, фу!
Оуэн окончательно отложил комикс и встал.
– Ладно, кажется, у меня есть идея, – сказал он. – Ты не боишься наглотаться пыли?
Слух Чада, всегда готового позабавиться, различил озорные нотки в голосе Оуэна, и он ухмыльнулся.
– Да, крутяк, поразвлечься – я только за.
Оуэн подошел к боковой двери, которая вела в длинное помещение, разделявшее комнаты Чада и Оуэна, и открыл ее. Внутри были нагромождены рядами больше трехсот коробок, заставленных накрытой белыми покрывалами мебелью. Здесь были все вещи из дома Оуэна, где он жил с родителями до их гибели.
Заговорщическая улыбка исчезла с лица Чада.
– Если ты хочешь разобрать вещи, я тебе помогу, – вежливо предложил он.
Но Оуэн смотрел на него все с таким же хитрым выражением.
– Это да, мне нужна будет твоя помощь: мы построим суперлабиринт. Такой, что если туда зайдет малышка Зоуи, ее будет не найти! Идем.
Внутри стоял затхлый запах, вещи Монтгомери-Бердоков больше года пролежали в подвале, пока новая семья Оуэна не переехала сюда. Оуэн пробирался между коробками, оценивая, сколько в их распоряжении материала для строительства лабиринта, между тем как Чад шел за ним, притихший и немного оробевший. Ему казалось, что он идет по кладбищу вещей, и это вызывало невольный трепет. Он чувствовал себя не в своей тарелке, но задор Оуэна постепенно возвращал ему уверенность. Для мальчика это явно не было паломничеством к родительским могилам, он определенно пришел сюда играть, пусть даже посреди призраков прошлой жизни. Чад даже спросил себя, не шло ли это так или иначе на пользу Оуэну? Может быть, он ощущал присутствие родителей через вещи, которыми они владели?
Оуэн начал воплощать свою задумку и указал своему сообщнику на несколько коробок, которые надо было переставить. И добрых два часа они толкали, перекладывали, переворачивали это кусочки воспоминаний, пока из коробок не образовалось множество проходов и тупиков – настоящий лабиринт. Картонные стены были им по плечи, и Чад, хоть и весь вспотевший, был горд проделанной работой.
– Еще не все! – предупредил его Оуэн, стягивая покрывала с мебели, выставленной вдоль стен. – Помоги мне их разложить.
Ткани были наброшены на верхние коробки и покрыли весь лабиринт своеобразной натяжной крышей, так что все проходы погрузились во тьму.
– Теперь готово! – торжествующе воскликнул Оуэн.
С одного конца вход в лабиринт начинался прямо от комнаты Чада. Другой вход находился напротив, возле комнаты Оуэна. Но чтобы попасть из одной комнаты в другую, надо было опуститься на четвереньки и пройти через все запутанные и темные ходы.
Чад вытер испачканными руками пот со лба, размазав по лицу черные полосы.
– Пойду принесу еды. Нам надо устроиться в центре, – уточнил он, уходя в коридор.
Он вернулся с полными руками пакетов с печеньем и с бутылкой «Маунтин Дью» и присел на корточки, чтобы забраться в их убежище. После того, как они полдня строили лабиринт, Чад постоянно путался, сворачивал в тупик и ругался под насмешки Оуэна, который успевал уйти далеко. Глаза Чада все ещё не привыкли к темноте, и он не очень хорошо ориентировался. Наконец он нашёл Оуэна, сидевшего в середине комнаты в центральном шалаше площадью два на два метра. Они распили вдвоём бутылку и опустошили пачку печенья, рыгая и смеясь.
