Но Андрею Александровичу было явно не до шуток. Он до сих пор не мог прийти в себя после этой сцены с револьвером, и лицо его, побелевшее от страха, так белым и осталось. Не привык поверенный, видать, к подобным штукам. Да и дела, должно быть, решал по большей части мирные, не уголовные.
– А пойдемте-ка с вами покурим, а? У меня есть замечательные сигары, по пять рублей штука? Не желаете ли угоститься?
Кравцов желал, поэтому ответил утвердительно.
– Но имейте в виду, – добавил он, – Петр Петрович не переносит запаха дыма. Придется нам с вами проследовать на крыльцо, в беседку. Там замечательная курилка для гостей.
– Бывал там неоднократно…ик!… И согласен с каждым вашим словом. Курилка и вправду потрясающая.
– В таком случае, прошу.
Чернокуцкий стал шарить глазами в поисках чего-то, а потом громко, что было сил, позвал дворецкого. Тот в мгновение ока появился в дверях, как будто все время там и стоял.
– Уильям, где мой плащ, черт бы тебя побрал?!
Но англичанин на фамильярное обращение совсем не обиделся. Похоже, в этом странном доме это было в порядке вещей. А может, Уильям не отреагировал потому, что исходило это из уст ни с кем не церемонившегося, но зато доброго и честного графа?
– Прошу вас, Евгений Павлович.
Плащ тут же нашелся. Оказалось, Чернокуцкий бросил его на диван, в самый угол гостиной.
– Матерь Божья, почему он такой мятый? – Негодовал граф. – Карамба, готов дать голову на отсечение, что вчера, когда мы пришли сюда с Петром, он был только из прачечной и выглажен, как лысина английского премьер-министра.
Но на лице Уильяма не дрогнул ни один мускул, и он ответил в таком же спокойном тоне:
– Прошу меня извинить, но вы, после того как бросили его на кровать, изволили на него лечь и проспали так до сегодняшнего утра.
– В самом деле? Ик!…Скажите, многоуважаемый и горячо любимый мой…Ик!… Уильям, а я был сильно пьян вчера?
– Не более чем сейчас, граф.
– Да ну?! А вы знаете, что я вас очень-очень люблю и горячо уважаю? А ну говорите, знали или нет?
Но и здесь лицо уроженца Туманного Альбиона осталось непроницаемым.
– Всегда это знал, мой дорогой граф.
– Вот люблю я его, ей-Богу люблю, не поверите, – все приговаривал Чернокуцкий, обращаясь уже к Кравцову. – Помню как-то раз…
Но о чем дальше говорил выпивший Евгений Павлович, Антон не услышал, потому что они с Андреем Александровичем вышли на улицу. Вскоре, убрав со стола грязные приборы, ушел и Уильям. В гостиной никого не осталось.
Пойти и мне, что ли, покурить, подумал студент.
Сообразив, что в своем укрытии делать больше нечего, он направился к входной двери. Не прошло и полминуты, как он уже шагал по выложенной мозаикой дорожке по направлению к беседке, которая располагалась слева от особняка. Беседка эта имела форму арки, а к ней вели две массивные ступеньки, такой же расцветки, как и дорожка к дому. Вокруг росли тюльпаны, контрастируя цветом своих бутонов с черными решетками курилки. Трава была аккуратно пострижена заботливым садовником. Сад у Петра Островского был хоть и невелик, но поистине красив.
Но посмотрев на улицу, за решетчатое ограждение, Антон обомлел. За воротами стояла черная карета, запряженная отличной двойкой. Та самая, в которую вчера вечером пытались затащить богатого промышленника и Маргариту Петровну. Лошади от безделья перебирали копытами и крутили головами из стороны в сторону, щурясь от яркого полуденного солнца.
