Сильнее - страница 11

Позвонила ее подруга Эшли.

– Джефф ранен, – сказала она, – Его фотография прямо сейчас висит на главной странице сайта NPR.

Эрин тут же зашла на сайт. Это было обрезанное фото, на котором не было видно ног. Я думаю, что Эрин была шокирована. Ее разум не мог принять мысль, что случилось что-то ужасное. Он в кресле, говорила она себе. Значит с ним все в порядке.

Затем Кортни, подруга Реми, которую она едва знала, позвонила ей.

– Реми в порядке, – сказала ей Эрин. – Она была рядом с бомбой, сейчас она в больнице, но она в порядке. Мишель тоже ранена. Я не слышала о Джеффе, но уверена, что с ним все хорошо.

– С Джеффом не все в порядке, – сказала Кортни, – Он потерял ноги.

Когда ее сестра Гейл позвонила несколькими минутами позже, Эрин рыдала. Она увидела необрезанную версию фотографии.

– Они были там из-за меня, – сказала она, – это моя вина.

– Это не твоя вина.

– Я хотела, чтобы Джефф был там. Я сказала, что это важно для меня. И теперь у него нет ног.

– Это не твоя вина, Эрин. Какой-то террорист сделал это.

– Ты должна отыскать Джеффа, Гейл. Если отыщешь, сразу позвони мне.

Вскоре после этого Большой Ди позвонил и сказал ей, что я в Бостонском медицинском центре. Парень Джилл, Алекс, подвез ее до больницы. Никого не было снаружи. Улицы были пустынны, на них были только копы. Эрин не знала этого, но даже на месте взрыва было тихо. Некоторые тела до сих пор лежали на улице для осмотра, но большую часть последствий взрыва уже убрали… Глава городской полиции, Эд Дэвис, выучил урок на примерах взрывов в Лондоне и Израиле – расчищай быстро. В Израиле здания обычно чинились в течение часа. Это как некое послание террористам: «Вам нас не сломить. Мы сможем жить дальше».

К удивлению Эрин, даже Бостонский медицинский центр был спокоен. Весь квартал был перекрыт; охранник провел ее к зданию на другой стороне улицы. Там находились социальные работники, стол с напитками и список жертв. Кто-то из работников начал говорить Эрин, что случилось со мной. Она сказала им остановиться – хотела дождаться приезда моей семьи.

«Они будут ненавидеть меня, – думала она, – это моя вина».

Вскоре начали называть имена жертв. Если называли имя близкого вам человека, нужно было проследовать в боковую комнату, где доктор объяснял ситуацию.

Ради меня пришло около двадцати человек, в основном семья. Доктор начал говорить им о моем состоянии.

– Он жив.

«Слава богу», – подумала Эрин.

– Но нам пришлось ампутировать обе ноги.

Люди стали плакать и обнимать друг друга. Обнимали Эрин. Мама плакала на ее плече.

– Простите меня, – прошептала Эрин.

Никто больше не говорил. Даже дядя Боб, который не замолкает даже за деньги. Они видели фото и знали, что все безнадежно, но все же надеялись.

Медсестры провели всех в отделение интенсивной терапии, где я восстанавливался после операции. Они позволили маме и папе войти. Позже они оба говорили, как ужасно я выглядел: черные глаза, порезы на лице. Обе мои перепонки были разорваны, и кровь сочилась из ушей. У меня были ожоги второй степени почти по всей спине и ожоги послабее вокруг правого глаза. Жар был настолько сильный, что ресницы просто сгорели. У меня были трубка для дыхания, бандажи и трубки с какой-то жидкостью, текущей к обеим моим рукам. Им больно было смотреть на одеяло, под которым силуэт моего тела заканчивался выше коленей. Это было худшее, что они могли представить.