Сильнее - страница 17

Я ненавижу медицинские термины.

Но я хотел составить фоторобот. Я хотел внести свой вклад. Мы обсуждали это снова и снова: говорили, удаляли, рисовали. Останавливались, когда я пытался представить лицо убийцы, морально загруженного парня, что уставился на меня, втайне возбужденного тем, что он собирается отнять мою жизнь. Это заняло два часа, но в конце я был поражен. Рисунок выглядел точно как тот парень, что стоял около меня.

В тот вечер пресса заявила, что полиция нашла подозреваемого по видео с камеры наблюдения в магазине около места происшествия вместе с возможным соучастником. Мое описание оказалось необходимым для расследования, сказали они, потому что эксперты ФБР просиживали сотни часов за снимками, отсеивая тысячи лиц. Было необходимо сузить охват.

Я не знаю, правда ли это. Я встречаюсь с ФБР каждый месяц, как и многие другие жертвы, поэтому они могут попросить меня написать что-то по делу или задают мне несколько вопросов, если нужно, но они не объясняют мне почти ничего.

Однако со штатными и местными копами я говорил все время. Я встречался с ними на благотворительных мероприятиях, или они подходили и жали мне руку во время прогулок.

– Мы слышали о том, что ты сделал, – говорили они мне. – Идентифицировал этих парней.

– Ничего особенного, – говорю я. – Я лишь хотел сделать свою часть работы.

– Нет, Джефф, – отвечали они мне. – Это было куда важнее.

Иногда я чувствую, что они хотят сказать мне больше, но не могут. Я понимаю. Это расследование продолжалось долго. Об этом не должны все знать, а я гражданское лицо. Мне не нужно знать всего.

– Тебе стоит гордиться, – говорят они мне. – Ты большая часть всего этого. Ты сдвинул дело с мертвой точки.

– Хорошо, хорошо, – говорю я. – Но герои – это вы, парни. Вы пригвоздили их.

– Нет, – всегда говорят они. – Мы не герои. Мы лишь выполняем нашу работу.

Люди часто хотят знать, как я чувствовал себя в те первые дни. Чувствовал ли я вину, что не смог сделать больше, чтобы предотвратить взрыв? Был ли я зол? Был ли я напуган? Был ли я «по-бостонски силен»?

Нет, я был счастлив быть живым.

Помимо этого, я чувствовал боль. Я чувствовал сильную физическую боль, такую, что не оставляет сил для чего-то еще. Это было что-то наподобие того, как когда тебе очень нужно в туалет, настолько сильно, будто это настоящее чрезвычайное происшествие, которое не дает тебе сконцентрироваться на чем-либо еще, пока ты не решишь эту проблему.

Моя боль была похожа на это. В больнице каждые четыре часа мне вводили обезболивающие, но даже самые сильные из них не убавляли боль. Нигде. Ни в руке, которую проколола шрапнель, ни в животе, который врачи разрезали, чтобы прооперировать меня. Из-за лопнувших перепонок в моей голове звенело. Ожоги на спине не давали мне не только двигаться, но даже лежать. Я все еще не мог перевернуться на бок, и каждый раз, когда я пытался сдвинуться хоть на пару дюймов, казалось, что мне сдирают кожу.

А когда мои ноги дотрагивались до чего-нибудь – одеяла, трубок, друг друга, – волна боли проходила по всему телу. Нервы на моих ногах были обожжены взрывом и, казалось, до сих пор горели. В основном боль была острой как игла, но иногда она внезапно нарастала – до тех пор, пока я не начинал чувствовать, будто кто-то бил по моим ногам бейсбольной битой. От кофе у меня сводило ноги, поэтому я выпил его в больнице лишь однажды. Некоторые звуки и запахи вызывали конвульсии в бедрах, отправляя боль каскадом с моего торса вниз до фантомных конечностей.