Де Безри.
Семнадцатого апреля 1708 года».
Письмо едва не выпало из рук барона, однако это не помешало ему позвонить служанке, и он приказал ей проводить Контуа в буфетную, принять его там должным образом и угостить на славу; затем г-н д'Ангилем написав ответ виконту, пообещав приехать, чтобы принести от имени шевалье извинения г-ну де Безри и его супруге.
Контуа не надеялся на радушный прием в замке д'Ангилемов; вот почему после любезных слов барона лицо его просияло, и он, распивая бутылку орлеанского вина, принялся рассказывать кухарке, что мадемуазель Констанс очень опечалена и все время плачет. Из этих слов стало ясно, что если в Ангилеме грустят, то и в Безри настроение немногим лучше. Роже Танкреда, единственного сына и наследника, боготворили не только барон и баронесса, но и вся прислуга, и если бы дело происходило во времена, когда такого рода недоразумения решали копьем и мечом, то барон без труда вооружил бы десяток своих вассалов, чтобы с их помощью завоевать юную владелицу замка, которую прятали от его сына.
Когда Контуа уехал, шевалье попросили сойти вниз. Барон по-отечески слегка пожурил его за столь ранние любовные поползновения; он сказал сыну, что необходимо сперва хотя бы закончить образование, а уж потом думать о женитьбе. К этому баронесса прибавила, что, когда такая пора наступит, будет хорошо, если шевалье не станет заглядываться на слишком богатых наследниц, ибо подобная самонадеянность может повести к отказу, уничижительному для его родителей.
Задетый за живое, Роже отвечал, что родители заблуждаются, что он вовсе не любит Констанс, что он даже и не помышлял о женитьбе и теперь у него только одно желание – всячески угождать своему наставнику, аббату Дюбю-куа; что же касается высказанного матушкой опасения, будто он может избрать предметом своей любви особу слишком знатного происхождения, то страхи эти совершенно напрасны: он твердо решил навсегда остаться холостяком. Бедный мальчик и не подозревал тогда, что самая большая опасность, с какой он столкнется в жизни, будет, возможно, связана с многоженством, а оно грозит смертью через повешение!
В запирательстве шевалье было столько печальной гордости, что родители с уважением отнеслись к его лжи. В конце концов отец пожал сыну руку, а мать обняла его, и – в согласии с выраженным им желанием – юношу отправили к его наставнику, который заставил беднягу читать и переводить вместо книги о любви Энея и Дидоны главу о презрении к богатству. Злополучный Роже был вдвойне несчастен – и как влюбленный и как школяр. Как влюбленному ему пришлось иметь дело не с Констанс, а с ее отцом, а как школяру – не с Вергилием, а с Сенекой.
Как только шевалье ушел к себе, барон облачился в парадное платье и отправился в Безри с визитом, о котором он письмом предварил своих соседей. Виконт и виконтесса держали себя весьма натянуто, они объясняли свою озабоченность тем, что готовят дочь к отъезду в монастырь. Барон попросил разрешения повидать мадемуазель де Безри, и отказать ему в этом было невозможно. Констанс вошла с такими распухшими и покрасневшими глазами, что г-н д'Ангилем понял: на сей раз это не просто досужие разговоры, девочка и в самом деле уезжает. Он весьма учтиво заговорил о непростительном сумасбродстве своего сына, объясняя неприличное его поведение неопытностью и легкомыслием, присущими молодости; под конец он прибавил, что бедный малый горько раскаивается и просит своих соседей, а главное, юную свою соседку забыть обо всем, что произошло за последние три дня; при этих словах Констанс побледнела как полотно и, чувствуя, что к горлу у нее подступают рыдания, поспешно вышла из гостиной.
