У хорошего фабера был шаг в семь микрометров, это диаметр эритроцита, вообще-то. Это такой достойный микроуровень, на котором относительно недавно работали даже в самом Нанотехе. Но все равно от семи микрометров очень далеко до волшебного «нано» – молекулярной, а то и атомной сборки. Микроуровень позволяет собирать сложные вещи из готового материала, наноуровень – из чего угодно.
В физическом смысле между микро и нано – пропасть, в психологическом – один шаг. Пускай всего лишь микросборка, зато ты уже независим, ты сам себе фабрикант. Когда простой человек приучается делать предметы обихода одним нажатием кнопки, это уже совсем другой человек, новый. А приучается он быстро, как привыкли наши прабабушки к мобильным телефонам – и взялись за компьютеры.
Этого не узнаешь на уроке обществоведения: мир должен был перевернуться.
Должен был, да не перевернулся – вот и нет этого в учебниках.
Все перечеркнул один террористический акт. Рой крошечных самолетиков со взрывчаткой, атаковавший Пентагон, оказался выпечен на бытовом фабере.
Власти ответили. Составили обширный список «террористически опасных» бытовых технологий и мирных профессий. Запретили передачу фаберов в частные руки. Ввели лицензии для программистов и крепко зарегулировали интернет. Покончили со «свободным софтом»: бесплатный – сколько угодно, с открытым кодом – нет. И наконец, заклепали последнее звено той же цепи: приняли всемирную конвенцию против репликаторов, под которую попали микроботы. В городе ходил слух, что конвенция доконала Деда, неспроста через несколько месяцев умер. Дед занимался именно репликаторами, он шел к ним всю жизнь. Институт сосредоточился на медицинских ботах, это было нужнее всего, под это давали средства, но в перспективе Дед мечтал о мире тотально открытого кода, мире всеобщей микросборки, а затем и наносборки, чтобы люди мановением правой руки создавали изысканную пищу, а левой – звездные корабли…
Некоторые говорят, тот теракт был намеренной провокацией.
А отец говорит, если я буду все время про это читать и потом лезть к нему с вопросами, он «отрубит мне сеть». Я сказал, ты отстал от жизни, теперь интернет отрубается только если обрушить 4G во всем городе. Отец хмыкнул и заявил: «Не представляешь, насколько это просто». Мы с Принцем долго соображали, как именно заведующий отделением городской больницы может грохнуть сетку. Я решил, что папа малость преувеличивает. А Принц чесал-чесал в кудрявом затылке и вдруг ляпнул: «А ведь это смотря, кого он лечил. Он кого только ни лечил!» Тут и я задумался.
У старших другие понятия, другие методы, это надо знать и помнить. Они родились еще в СССР, выросли в дикие 90-е, правят нашим миром сейчас. Похоже, мы не до конца понимаем, насколько это суровые и безжалостные люди. Они просто делятся на тех, кто высказывается в интернете, и тех, кто вообще ничего не говорит никогда.
У нас дома прошлое не обсуждается. История семьи – да, но как заходит речь о новейшей истории страны и мира – будто в стену носом. У Принца то же самое. У Марии вроде не так, но там семья особенная, папаша деловой, бизнесмен, ничего и никого не боится. Только Марии с ним особо говорить некогда: занят. А в целом по городу – тишь да гладь. Да и по всей стране как будто. Рылом в зомбоящик, и тишина мертвая.
Где еще в развитых странах осталось классическое эфирное телевидение? Только в России наверное.
