Симона с усмешкой спрашивала ее:
– Что ты с ним носишься? Ему это все совершенно безразлично, он ходит с тобой просто из вежливости.
– Что ты глупости говоришь! – взрывалась Грета, – он талантливый мальчик, но если я ему не помогу сейчас, то его талант пропадет. Не реализуется. А так он найдет себе хорошую работу. Потому что талантливых искусствоведов мало. Я чувствую в нем искру и раздуваю ее, как могу.
Во время совместных походов Грета разговаривала с Никитой на самые разные темы – порой весьма далекие от живописи. Она расспрашивала его о нем самом, о его пристрастиях, настроениях, часто их беседы начинались с вопроса «а как ты думаешь?» И она заставляла его думать. Или «как бы ты поступил в ситуации…» И они проигрывали эти ситуации, словно проживая их наяву. Для него это была забавная игра, а Грета, как заботливая куропатка, искренне старалась привить подкидышу-птенцу навыки вспархивания, не зная, цыпленок он, утенок или журавленок.
Никита с искренним удовольствием ходил по выставкам и вернисажам. Ему действительно было интересно, и он на самом деле проявлял способности в этой области. Но возможно, что он с таким же интересом ходил бы на концерты или на спортивные тренировки.
Он иногда приглашал Грету после музея в кафе. Со временем это превратилось в обязательный элемент похода – после музея или выставки они заходили в кафе, пили кофе и обсуждали картины. Грете часто говорили – какой у вас интересный сын. Она смеялась в ответ, ей нравилось, что все так думают. А однажды кто-то из знакомых сказал «сейчас модно иметь молодых поклонников. Вы прекрасно смотритесь». Они оба рассмеялись, и впервые у Греты екнуло сердце – она вдруг увидела Никиту со стороны и поняла, что в принципе… можно и так подумать, глядя на них. Она была очень оживлена в тот день, и в душе ее проснулись какие-то потаенные весенние мотивы.
Симона открыла буфет.
– Грета, откуда у нас пирожные?
– Я купила к чаю.
– Мы что-то отмечаем?
– Нет, просто захотелось.
– Можно взять?
– Ну конечно, Симона, что за вопрос!
– Ты мне не составишь компанию?
– Вообще-то я уже пила чай, но с тобой посижу.
– А где наша молодежь?
– Я думаю, они могут быть или на занятиях или еще где-то.
Симона улыбнулась.
– Логично!
– На самом деле еще рано. Часа через два явятся.
Симона сидела перед телевизором, когда услышала, наконец, звук открываемой двери.
Она вышла в коридор. Галя и Никита повесили куртки на крючки, и теперь Галя стаскивала с себя высоченные сапоги без молнии, а Никита снял кеды и не глядя, привычно сунул ноги в «свои» тапки.
– Здрасте, Симона Вольдемаровна!
– Мам, привет, это мы!
– Привет, привет. Вижу. Как ваши дела? Успехи есть?
– Успехов особых нет, но все нормально.
– Хорошо. Обедать?
– Мам, можно попозже? Мы сейчас не хотим.
– Пожалуйста.
– Грета дома?
– Она у себя.
– Отлично. Потом все вместе будем пить чай. Пошли, Никит.
Они отправились в Галину комнату и закрыли за собой дверь.
Симона вернулась в гостиную. Вышла Грета.
– Пришли?
– Да, пришли. Обедать не стали.
– Значит, не голодные. Потом чаю попьем.
Из-за двери слышен был приглушенный разговор и смех.
– Как ты думаешь, что они делают?
– Не знаю. Но думаю, ничего плохого.
– Меня немного смущает закрытая дверь.
– Симона! Ну, перестань! Наверняка у них есть темы для разговора, в которые они не хотят посвящать других.
– Но мы же не слушаем их разговоры!
– Не слушаем, но можем случайно услышать. А они не хотят. Имеют право.
