– Ты всегда так делаешь?
– Не я, а мы, наша организация.
– И часто такое бывает?
– К сожалению, козлов – не по рождению, а по жизни – на дорогах предостаточно. Многие, к тому же, являются членами своих гильдий-корпораций, которые так же по первому зову приходят на выручку своим. Так у сотрудников внутренних органов и у тех же таксистов. Или у дальнобойщиков. Впрочем, среди последних процент дорожных дебилов смертельно низок – моральные уроды там не задерживаются. Там таких сами учат.
– И что же, всегда получается?
Я не стал отрицать:
– Не всегда. Тогда берем массой. Подтягиваем резервы, задействуем связи.
– Наверное, и кулаками помахать приходится? – Владислав хорошо знал нравы на дорогах.
– Бывает. Периодически достается так, что потом что-то пришивают, а что-то вставляют искусственное.
Я показательно улыбнулся в тридцать два идеально ровных циркониевых зуба, которыми обзавелся после одной законовосстановительной операции.
Странно, но именно это окончательно убедило моих спутников, и теперь они понимали, кто я и что могу.
– Вы думаете, что таким способом справитесь с дорожным хамством? – задали мне резонный вопрос.
– А вы знаете другие методы?
Мой ответ никого не удивил. Других действенных методов сегодня нет, собеседники это знали. Закон хаму по фигу, поскольку нет такой уголовной статьи как «хамство», и лишь объединенные действия граждан могут дать результат.
– Навести порядок где бы то ни было достаточно просто. Нелегко, но просто. Нужно повернуться к человеку лицом, а не тем, чем обычно, и довести до ума три основных момента. Первое. – Я начал загибать пальцы. – Возвести в абсолют тезис, что перед законом равны все, невзирая на положение, возможности, деньги, связи, и бороться за соблюдение этого правила простейшим методом: за одинаковые преступления с вышестоящих спрашивать больше. Работяге за взятку – год, чиновнику – пять. За проезд по встречке опаздывающему на самолет курьеру обычный штраф, влиятельному человеку – тюрьма. Всегда. Без исключений. От бомжа до Президента.
В наступившем молчании я набрал новую порцию воздуха и загнул следующий палец:
– Второе. Неотвратимость наказания. Невзирая на. Укрывателю – втройне. Тому, кто попытается замять – впятеро. Кто вмешается на стороне брата, свата или за деньги – вдесятеро. Опять же, без исключений. Никакой неприкосновенности личности – ее придумали воры, убийцы и педофилы. Честному человеку неприкосновенность не нужна.
– Но… – попытался возразить Владислав.
Я знал, что он собирается сказать, и у меня существовал непробиваемый аргумент:
– Честного человека должен защищать закон. Закон, который не глядит на лица, равный для всех и хорошо исполняемый.
– Логично, – неопределенно пожал плечами собеседник, а его прекрасная супруга опустила взор на асфальтовую дорожку. Она была в небольшом шоке от вроде бы правильных слов, которые в королевстве кривых зеркал «прав личности» почему-то казались крамолой.
Я, наконец, загнул третий палец:
– Третье. Коренная ломка нынешней и постройка новой пенитенциарной системы.
– Ломка чего? – переспросила Нина, красивым жестом возвращая выбившийся над ушком локон на отведенное ему рукой мастера место.
– Принятой у нас системы наказаний. Сейчас она не перевоспитывает преступников, а плодит. Предоставляет им за государственный – наш с вами – счет знакомиться друг с другом, заводить нужные связи, обмениваться опытом.
