Нинка окончательно пришла в себя, голос к ней вернулся нормальный. Вскочила на ноги, стала бегать вокруг меня, волосы щупать. При этом цокала языком, говорила: «Ну и дела! Нет, надо же… как такое вообще бывает… это себе представить даже невозможно…»
А я ее успокаивала, мне вроде даже неловко было… хотя раньше я вроде такого чувства не знала… Говорила: «Да ладно тебе! Не преувеличивай, в самом-то деле». Хотя в конечном итоге все-таки приятно было.
Нинка в конце концов вернулась на диван, уселась, но продолжала все еще головой качать и причмокивать. Подвела итог:
– Знаешь что, Саша? Теперь ты границу перешла… в другую лигу попала. Не только богатая невеста, но еще и красавица.
– Ну ты и скажешь тоже… Не надо только преувеличивать. Ну похорошела слегка, волосы подправила, от прыщей избавилась вроде, не знаю, надолго ли…
– И похудела почему-то вдобавок…
– Ну это уж точно не навсегда… Сама знаешь, как трудно талию сохранить…
– Ничто не вечно под луной. Но на настоящий момент ты точно красотка стала… И это так как-то… неожиданно… Завидовать тебе – бессмысленно, невозможно. Как там, у римлян твоих? Про Юпитера и быка?
– Тогда уж, – говорю, – про корову и Юпитершу…
И тут мы засмеялись – сначала Нинка захихикала, а потом и я не удержалась, за ней последовала. И, видно, это была такая разрядка, что ли, принялись мы хохотать, аки ненормальные. Почему-то нам так невыносимо смешно было – про корову, которой не дозволено то, что разрешается жене Юпитера…
– А может, не жене, а сестре вовсе! – выкрикивала Нинка, и мы обе заливались еще пуще.
– А бедняжка племянница быка! Ей, несчастной, ничего не дозволено!
Просто почти истерика с нами приключилась. Но потом отсмеялись. Замолчали. Загрустили вдруг обе. Сидим, молчим печально и друг на друга не смотрим.
И вдруг меня понесло. Стала говорить, чего вовсе говорить не собиралась.
– Нина, я вообще-то хотела извиниться…
Она явно была поражена. Не знала, как реагировать. Небось думала: «Опять разыгрывает. Я куплюсь, а она снова надо мной посмеется».
– Нет, – продолжала я. – Ты не думай… я не прикидываюсь… я всерьез. Вот что мне приходит иногда в голову: что я, возможно, нехороший человек… Злой и несправедливый.
Говорю и сама себя слушаю с изумлением:
– …А потом кто-то внутри меня возражает: это по какому такому критерию? По взглядам тупых мещан каких-нибудь? Нет, отвечаю, нечего на мещан валить. Есть критерии общие, нормальные, общечеловеческие. Как у Чехова.
– Чехова я знаю, – говорит Нинка важно.
– Ну, конечно, знаешь! Но я хотела тебе объяснить…
– Да брось ты! Небожителям…
– Вот видишь, все-таки ты обижена…
– Да нет…
– Не нет, а да. Я же слышу. Да я бы на твоем месте не так еще рассвирепела.
Нинка смотрит на меня во все глаза.
– Что-то я не узнаю тебя, подруга… Какая-то ты… другая. Не только в смысле цвета волос, а вообще…
– Да, – говорю, – сейчас расскажу тебе такое… еще больше удивишься… только поклянись, что никому и ни за что ни гугу, ни слова, ни звука!
– Клянусь, под пытками не выдам!
И вот, слово за слово, выложила я то, что выкладывать никак не следовало. Такое она услыхала, что у нее глаза на лоб полезли.
Выпили мы с Нинкой под это дело изрядное количество муската – в бутылке почти ничего не осталось. Ну, окосели, понятное дело. Посмеялись. Она меня подначивала. Кричала что-то странное, типа: знай наших! А я про себя удивлялась: это кто, я, что ли, «наши»? И почему меня нужно «знать»?
