страшненькую черную куклу
взрослея с каждой слезой
ничего точного
ничего приблизительного
не помню когда ты явилась
белое пламя над стареньким гаражом
лодыжки крупный хрусталь в ледяной траве
струи хрустящего молока
в кадку нашей деревни
жилистое предплечье плечо топор
игры девичьи в смех и умильный танец
воздух раскусывает иглами лиственниц
угрюмый в прошлом сарай
колет под ребра
шпильки природы
косметика зелени и ручьев
алый колодец межножный рот
клубящаяся от любви сестра
пасынки пастухов в новогоднем поле
кудлатых подарков
овчарок снеговиков
пурга в день рождения детское место
колыбелька дремучий лог
качающийся под ветрами
камешек смеха без малейших причин
кубарем льнет с горы прорезая ветер
и бледные соленые огурцы глаз
капустные листья век
скрижали завета стеклянных банок
пахучих бочек
с заповедями от прежних владельцев
впервые почувствовал боль и счастье
одновременно
махая рукой в ясеневый беспросвет
в след стрекозиному платью
за миг до исчезновения
растрепанная рубашка случайного сна
ты гладишь по волосам заблудившегося человека
стираешь движеньями круговыми
восхваленья недавних дней
и всхлипываешь глядя как удаляется
в ледяной туннель коридора
проснувшийся после спячки мальчик
храм
утлое тело жертвы
фиглярствует подрагивая плечишками
в тщедушном пальто
а плоти-то
что у столпника
и туда же как и все в очередь
если очередь значит святыня рядом
не бывает святилищ в свободном доступе
без толчеи без отбитых боков
рваных тканей платочков колеблющихся
свечками поминальными по добру
очередь это и есть святыня
милосердие 999 пробы
переверни число чтоб услышать о себе правду
благословен нищ ты и наг
без глаз и без ног
тих и благ
плох бог
как вздох плах
сдох ссох
абырвалг
всем пох
а потом все же
к столам
к черному морю
к икры губам
коньяку стихам
тело плоское уминая
сворачивая в пальто
холодного воздуха
утекая за кладбище
за грустный монастырский погост
где среди звезд
бродит взбалтывая абракадабру
памяти словно пахучий спирт
храмик на тоненьких ножках
с болтающейся головой
сумасшедший немножко
твой
а в африке
что так далеко
сильный предок мой
кокосовое молоко
пил из яшмово-золотых грудей
космической кобылицы
прирученной еще тогда
древним предком в те времена
когда камень песок вода
не использовались как страницы
лишь как камень вода песок
чтобы сделать шажок глоток
или дерзким предстать убийцей
а желанья стихи статьи
и расширенные доклады
сообщались молчанием глаза в глаза
и женщины
были рады
леверкюн
смычок железнодорожного полотна
отвратительно темперированный клавир
десна перронов
кепи мелькающих станций
много черепов посшибал
настрогал из людей покойников
псов питал человечиной
ордена кровавые одобряя
в окопы сыпал профессоров
чернь и челядь вырисовывая на плакатах
а ты записался в огпу леверкюновское
нормы леверкюновского гто сдал
в каждом доме турник в каждом дворе каторга
след на след в смерть ушедших тихому океану поющих
океану что тихим стал от увиденного онемел от кормежки кровавой
камни вместо ботинок кайла вместо кружавчатых рукавов
смертью смерть поправ и сущим во гробех
даже песенку не пропевши
нету слуха музыкального у леверкюна
звон один колокольный по звону он мастер
старый русский маэстро
поминальный предпочитается и тревожному и прощальному
один за одним ранец к ранцу ствол к стволу стон к бедру
под расстрельные дни борщами давясь
рощами усыхая вшивый язык уча
плесенью соприкасаясь
запрещенных ненастных мыслей
дремлет после трудов праведных леверкюн
