Мы стояли у обрыва – черного и пологого. Стоило лишь посмотреть вниз, как начинала кружиться голова. Был второй час – глубокая и немая ночь, – и даже бледный свет звезд, пробивавшихся сквозь корону атмосферного газа, казался ярким. Я неплохо знал навигационные карты, хотя соответствующего предмета у нас еще не было, однако живое ночное небо мне доводилось видеть так редко, что, оказавшись вдали от города, я растерялся.
– Смотри, а вон там, – неуверенно начал я, показывая пальцем на яркую искорку, – вроде как Венера.
Лида задумалась.
– Не уверена. Странное расположение для Венеры… – Лида пару секунд следила за мнимой звездой. – А она ведь движется! Это не Венера, это какой-то спутник.
– Где же тогда Венера?
– И правда, не видно. Нет сегодня Венеры. Сегодня только Земля.
Лида улыбалась.
После плоского городского неба, в котором отражался искусственный свет многоквартирных домов и круглосуточных иллюминаций, лишая его глубины и жизни, можно было подумать, что мы оказались на другой планете, пустой, холодной и безжизненной, точно самая глухая ночь, и в то же время красивой до дрожи – как бывает красивым то, чего еще не коснулась рука человека.
Мы были одни.
Лида на сей раз надела простенькую серую ветровку с высоким воротником, а вместо сумочки взяла маленький рюкзачок – как будто мы собрались в поход, на звездную ночевку. Даже волосы она заплела в длинную косу – впервые со дня нашего знакомства.
– Красиво, – сказала Лида. – Но, честно…. Мне кажется, в институтском городке тоже должно быть все хорошо видно.
– Мне говорили, здесь лучшее место.
– Да ладно, я не против. Здесь довольно… – Лида склонила голову, – романтично.
И тут же поежилась, потирая плечи:
– Хотя меня немного пугает то, что здесь никого нет. К тому же ты оставил машину почти на дороге.
– Ничего страшного. Она застрахована.
– Ага, только как мы будем отсюда выбираться.
– Ты хорошо подготовилась. – Я коснулся ее плеча.
Лида была одета уже совсем по-осеннему, хотя осень и началась лишь час назад – под ветровкой у нее был вязаный свитер с толстым воротником, а привычной узорчатой юбке она предпочла теплые брюки.
– А ты дрожишь, как осиновый лист, – сказала она.
Мы стояли на утесе, над ночной рекой, в которой, вздрагивая в волнующейся воде, отражались растущий месяц и звезды – или планеты, или восходящие по орбите корабли, – похожие на тающие в глубине песчинки. Легкий ветерок приносил запах воды, играясь с выбившейся из косы челкой на лбу Лиды, и она постоянно приглаживала ее рукой.
– Здесь красиво, – повторила Лида, – и…
Она подняла с земли небольшой камешек – выточенную ветром гальку – и, размахнувшись, бросила его в воду. Легкий всплеск – как плач ночной реки.
– Спорим, закину дальше? – завелся я.
– А я и не пыталась далеко бросить.
– Хотела, чтобы он подпрыгнул на воде?
– Я не умею так, – насупилась Лида.
– Я тоже, – признался я.
Лида подняла еще один камешек.
– Забавно. – Она крутила в руке гальку с мраморными прожилками, поблескивающими в сумраке, как фосфор. – Если знаешь вес камня, угол падения, то можешь предсказать все волны, все круги на воде, которые он вызовет, еще до того, как упадет.
– Логично.
– Все дело в том, что… – Лида бросила гальку в реку. – Иногда я думаю, мы и сами – лишь круги на воде.
Она чуть заметно улыбнулась, неожиданно смутившись.
– Люди не так уж и предсказуемы, – сказал я.
– Я не об этом.
