Времена наступали и впрямь крутые, шел девяносто первый год, и никто не мог бы тогда сказать, что же с нами со всеми будет.
Впрочем, как и ныне… И как всегда.
Но я сейчас о Шермане. Ведь спрашивал-то не какой-нибудь Алексей П., судьба которого зависела от расположения звезд высшего руководства, спрашивал тот самый Шерман, который не посчитал за дерзость плыть всю жизнь «Под стальным парусом»… Бузотер и бунтарь… Время которого, судя по всему, только наступало.
И в пору спросить: был ли Шерман, может, его и не было?!
Был, был Шерман.
Поэтому и рассказываю.
А исчез он из жизни незаметно, ни одна газетка не упомянула о его кончине. Да и я, каюсь, узнал об этом из последних, где-то на улице, на ходу, от малознакомого человека… Что вот-де Ананьев… Ну, который Шерман… умер… От чего? Право, не знаю. Может, от сердца? Он ведь вон как пил!..
От сердца… Может быть. Не от пьянства. Его сердце стучало сильней, чем у нас, оно работало на износ.
А до меня дошли шуточные стихи, которые он посвятил сам себе в день рождения… И можно узнать по ним старого Шермана, хотя сам себя он прозывает Ананьевым, видимо, привык:
Волосы выцвели, яйца висят,
Женьке Ананьеву – уже шестьдесят…
Я по-аптекарски накапал себе в импровизированную рюмочку-колпачок, куда и помещалось-то от силы граммов десять коньяку, Шерман бы посмеялся над такой дозой, и, не чокаясь, опрокинул в себя, произнеся: «Уж извини, не нашлось ничего покруче, схожего с твоей адской смесью».
Но если ТО, во ЧТО нам так хочется верить, существует, хоть все мы малость безбожники, надеюсь, ты как раз ТАМ, где тебе хорошо, и уже нашел себе уютный столик в компании, скажем, с Константином Ивановичем, чтобы всласть, поскольку ТАМ и правда торопиться некуда, потрепаться за жизнь о нашей беспутной матушке-России.
Вам-то оттуда теперь куда видней, что с нами со всеми будет.
Вот когда поехали в Польшу по приглашению прозаика Ворошильского, несколько человек из московских литераторов побывали в старинном замке, и, облачившись в железные латы и надвинув шлемы на затылок, вместе с Пьецухом Славой поддавали мы из древних чаш… Подхватив стальной меч и приставив его к груди официанта, который приносил напитки, он вопрошал велеречиво: «Быть или не быть – вот в чем вопрос…»
«Пить или не пить!» – поправляли его.
Пить через забрала в их одеянии было не столь удобно… об этом когда-нибудь. Рядышком с шумным Шерманом мне уже видится вежливо-улыбчивое лицо Адольфа Шапиро, каким я впервые увидел его в майский теплый день на благословенной Богом райской земле Абхазии, в поселочке Пицунда…
Красное вино «Изабелла» (Адольф Шапиро)
Еще недавно любили у нас устраивать всяческие семинары в домах творчества в несезонное время. Как это было со мной в Комарове. И дом не пустует, и авторам, особенно начинающим, прибыток: кормят, поят задарма, да вроде и при деле… В свободное от семинара время что-то творят. Если творят. Но чаще, как оно и бывает, поддают, разбредаясь по компаниям, по комнатам.
Но и такие посиделки, с вином и общим трепом, иной раз важнее остального, они позволяют в свободной обстановке поговорить о наболевшем, отвести, что называется, душу.
Ну а в тот год в Пицунду понаехали и знаменитые, и не очень, и совсем никому не ведомые драматурги. Следом прибыли театральные критики, завлиты, режиссеры театров, а среди них Адольф Шапиро; слава о его спектаклях на рижской сцене, в молодежном театре, гремела по всей стране, и, объявившись по какому-либо поводу в латвийской столице, мы тотчас спешили побывать у Шапиро.
