Синдром русалки - страница 4

Но эти самые замечательные дни им нередко портила наша рыжая бестия. Иру и Диму объединяло, наверное, только одно: оба они любили спорить с Катей. Но если Дима это делал исключительно ради того, чтобы посмотреть, как девушка забавно морщит носик, разозлившись, как горят её глаза, пылают щёки и как она мило хмурит брови, то целью Ириных споров было только унижение Кати в глазах возлюбленного. Дима это знал.

– Ты нам мешаешь, – бросил мальчик в сторону Иры, – а вообще, довольно интересное видение происходящего. Не задумывался об этом раньше… – сказал Дима, обращаясь к Кате.

– Да кому вы больно нужны – гордо ответила Ирка и, пройдя немного, добавила, – философы доморощенные, блин.

«Надоела эта русалка златокосая! Хоть бы её черти завтра с собой забрали! – думала она про Катю – Ишь ты, теории идиотские ему толкает, глазками своими хлопает. Как же она меня бесит! Тварь, разлучница, гадина!» – думала ревностная Ира про себя. Если бы она печатала эти слова на компьютере, девушка непременно выбрала бы самый большой размер шрифта и печатала бы капсом, чтобы передать ярость, закипающую в её крови.

Дима и Катя продолжали свой разговор.

– Ты правда считаешь, что это интересно? – потупив взор, спросила Катя.

– Честно? Я не совсем понял. Ты предполагаешь, что всё, что происходит сейчас – уже было, и на нынешний момент является твоим воспоминанием в будущем, так?

– Угу, примерно так. Это глупо, да? Я просто всегда думаю, что это ведь совсем нельзя опровергнуть. Что ни сделай – всё может быть воспоминанием. Можно только завершить весь этот бред самоубийством, и только так доказать, что ты сама властна над своей судьбой.

– Ну, я надеюсь, ты не будешь проверять? – взволновался Дима.

– Ах, нет, что ты. Если я умру, кто тебе будет с домашкой помогать? Да и мне ещё нужно доказать тебе, что чудеса существуют. – Катя улыбнулась.

– Ну, тогда я тебе никогда не поверю, – Дмитрий улыбнулся в ответ, – вообще, если гипотеза не имеет доказательств и проверяемых следствий, то зачем она нужна?

– Вредный мальчишка! Только в математике можно строго доказать определённую теорему.

– Тогда логичнее было бы выдвигать гипотезу исходя из имеющихся фактов. Впрочем, я готов поспорить с тобой, что в ночь на Ивана Купалу ничего знаменательно-волшебного не произойдёт! Идёт? – усмехнулся Дима, протянув руку в знак заключения спора.

– Идёт! Спорим на желание! – с этими словами раскрасневшаяся Катя пожала ему руку.

– Я думал, ты противница споров? – рассмеялся мальчишка.

– Ну, раз уж тебе по-другому не докажешь…

С этими словами Катя встала и, сердито нахмурив брови, пошла домой. Мальчик её сегодня окончательно выбесил. С другой стороны, она не могла не признать, что Дима был весьма мил, когда спорил. Раскрасневшиеся щёки, немного нахмуренные брови, активная, правда ни к чему не нужная, жестикуляция… В его голубых глазах прямо-таки вспыхивал какой-то огонёк ярости. Особенно Кате нравился его голос во время спора. Он был такой непривычно-агрессивный, грубоватый, жёсткий и возбуждал в девушке необычные для неё желания.

Дима резко встал, бросил взгляд в сторону удаляющейся Кати, пару раз ударил скамейку ногой, и тихонько завыл:

– Каааатяя…

Он не ожидал, что девушка услышит, но она обернулась.

– Что?

– Ээ, нет, ничего. Доброй ночи, – смутился Дима.

– Угу, медовых снов, – усмехнулась Катя, и растворилась во тьме.

Дима сел, поставив локти на ноги, ближе к коленям и уперевшись ладонями в виски. Так сидел он в свете восходившего всё выше и выше, прямо под звёздный купол, месяца, держась руками за голову и трепля волосы. Он, как настоящий романтик, любил сидеть под луной на скамейке, мечтая в одиночестве. Ночь будто давала ему свободу мысли, будто разрешала думать о запретном, давала волю и возможность пререкаться с философами, литераторами и божьими заповедями. Здесь, на скамейке под луной ему никто не мешал обдумывать свою жизнь, оправдывать Раскольникова, понимать поступки Лолиты, вникать в душу Мастера. Как в нём сочеталась реалистическая натура с хрупкой душой романтика – было непонятно. Ещё больше было непонятно, как в нём сочеталась логика технаря с гуманитарными мыслями.