– Здорово шизикам! – Толик всегда жизнерадостен, но чувством такта или воспитанием не отягощен.
– Привет, – бросил ему, отходя по узкому коридору. – Вот, – протянул пакет с лекарствами.
Толик аккуратно пересчитал коробочки, проверил дозировки и число пилюль в каждой упаковке, разве что не вскрывал уныло цветастые картонки. Он вообще балабол и подвижен, как ртуть, всегда готов на любой, как он выражается, движ, но к деньгам относится с удивительной скрупулезностью, на пару минут обращаясь в иного человека.
– Ага. Норм. Держи, – он ловко извлек из заднего кармана джинсов деньги.
Забрал, молча кивнул, пересчитав, – честно, было безразлично, но интуитивно чувствовал, если не сделаю этого, упаду в его глазах ниже плинтуса. Хорошо еще, что он уверен: я кошу под психа по каким-то тайным причинам – то ли от армии спасаюсь, то ли еще от чего посерьезней.
– Ну чё? Как жизнь?
Настроение соседа меняется мгновенно. Только что сосредоточен и молчалив, в следующее мгновение уже готов сорваться в любую авантюру. Брякни я сейчас что-нибудь интеллигентское, вроде «Чашку чая?», и он ринется на кухню, будто чай – любовь всей его жизни.
Только этого мне не хватало, потому ответил меланхолично неопределенно:
– Хрен ее знает. Идет где-то.
Для Толика это перебор – почти философия. Всмотрелся в меня, хмыкнул, покрутил носом, будто вынюхивая что-то, но я еще даже любимые пельмени не варил, так что пахло в квартире только старой мебелью. На секунду застыл, всматриваясь в неуместный для старой хрущевки высокотехнологичный холодильник, обернулся, споткнувшись о мое спокойное ожидание, засобирался:
– Ну ладно. Звони, как очередную порцию отоваришь.
– Так договорились же. Позвоню, конечно, – я сделал шаг вперед, выдавливая соседа, и тому не оставалось ничего иного, как пятиться.
Все же он был бы сам не в себе, если бы не сделал еще одну попытку:
– А чё доктора-то? Прописали?
В переводе на обычный русский это значило: «Диагноз поставили?», причем в значении именно положительном – он не сомневался, что я страстно жажду долгожданной отмазки от любой, как ему казалось, ответственности.
– Я уже говорил, Толь, – кочевряжатся. Говорят: понаблюдать надо. Ничего не изменилось. Наблюдают.
Припертый между тем ко входной двери, сосед наконец сдался:
– Ладно, бывай! Побегу – дел много.
Запер дверь. Дождь снова усилился, капли то гасли, превращаясь в туманную тень, то ярко вспыхивали отблесками чужого света, наискось пересекая крохотную прихожую. Было два варианта: плестись на кухню готовить пельмени или залезть в душ – там эта водяная феерия была бы вполне гармонична.
Решил: в душ, но не успел – снова ожил телефон. Васька, что ли, оперативно управился с дарами сырой земли и жаждет подробностей моего общения с физиологом? Нет, номер незнакомый.
– Слушаю вас, – сухо бросил в трубку, ожидая приглашения к стоматологу или общения со службой безопасности очередного банка.
– Степан! Думала, уже не дозвонюсь! Это тетя Аня.
О как! У мамы была сестра. Точнее, есть, эта самая Анна Георгиевна. Еще в молодости, которая помнила костры пионерии и комсомольские собрания, вышла замуж и уехала то ли в Саратов, то ли в Самару – никак не мог запомнить. Последний раз видел ее на похоронах. С тех пор ни слуху ни духу.
– Здравствуйте, Анна Георгиевна.
– Анна Георгиевна, – недовольно протянула она. – Ну что ты как неродной! Тетя Аня.
