Они ели молча, Марат пристально смотрел на нее, не отпуская нависший над нею немой вопрос.
– Пожалуйста, не смотри на меня, – прошептала она, отвечая на его взгляд набухшими от слез глазами.
– Извини, – Марату стало неудобно за свое поведение, но внутри него уже полыхал пожар негодования.
Из столовой они вышли вместе, идя рядом по пустынной дороге фабрики, по которой уже перестали громыхать КАМАЗы, и только лишь один ветер носил клубы снега по одному ему известному маршруту.
Дойдя до палисадника, Марат остановился, деликатно взяв ее под локоть. Рука у нее была совсем тоненькая, хрупкая. Саша непонимающе смотрела на него, но не сопротивлялась. Марат в красках рассказал ей про то, как Карлович подкармливает ворону, изображая то старого слесаря, то ворону. Саша негромко смеялась, видя, как он неловкими движениями пытается изобразить птицу.
Ее лицо прояснилось и перестало быть подавленно-серым, открыв молодую красивую девушку, которая может радоваться, смеяться, любить, жить. Уже не был так заметен позорный синяк на скуле в лучах зимнего солнца, казалось, что она и забыла про него, глаза ее светились яркими искорками и светом тайной любви. Он почувствовал это, не отрываясь глядя в ее широко раскрывшиеся, слегка косые серые глаза. Повинуясь своему желанию, которое он ощущал сейчас как самое верное, Марат подошел к ней вплотную, обнял и уверенно поцеловал.
Вкус ее влажных соленых губ будоражил мозг, она не сопротивлялась, отдаваясь полностью напору его жестких обветренных губ. Нега разливалась по всему телу, он прижимал к себе тонкое тело, боясь сломать его, настолько хрупким оно ему казалось. Она чувствовала напряжение его стальных мышц, мелкую дрожь возбужденного тела, все глубже отдаваясь накатившему на нее желанию.
– Ну и место мы выбрали, – сказала Саша, когда первый послеобеденный КамАЗ разрушил хрустальную сферу первого поцелуя, скрывавшую влюбленных от окружающего мира.
– Да, – рассмеялся он, не отпуская ее из объятий.
– Надо идти, пойдем? – Саша высвободилась из его рук, поворачивая в сторону цеха.
Слегка касаясь плечами, чувствуя возникшую внезапно между ними близость, они дошли до цеха, еще долго не решаясь зайти внутрь, разговаривая друг с другом глазами, открывая то, что нельзя было передать даже самой искусной фразой, вычитанной из классического романа.
– Ну что, дождался. Вот, держи, – мастер указал Марату на коробку на столе с беспорядочно брошенной арматурой. – Держи наряд, чтобы сегодня, до ночной смены установил, пока цех стоит.
Марат выложил арматуру на столе, внимательно рассматривая.
– Чего ты там смотришь? Привезли все, что заказывал.
– На той арматуре была другая маркировка. Где паспорт?
– Какой еще паспорт? Это не твоя работа, паспорт приложен куда надо. Устанавливай и все. Давай, мы все тебя ждем.
– Эта маркировка на более низкое давление. Но я могу ошибаться. Надо сверить с паспортом, – Марат покрутил в руках редукционный клапан. – Вот, тут стоит 16 бар, а у нас в системе больше 50 атмосфер. Его нельзя ставить.
– Все можно, вот, – мастер показал письмо на бланке производителя, – почитай.
Марат пробежался глазами по копии письма и отдал его мастеру.
– Тут говорится только о среде, о давлении ни слова. Мне нужен паспорт, чтобы можно было проверить маркировку.
– Что-то не пойму. То ты пишешь каждый день в журнале, что необходимо заменить клапана, а теперь, когда завод изыскал средства и закупил, вдруг отказываешься?
