Осенью сорок пятого пришел с фронта Роман. Живой и невредимый, один такой на весь поселок. Всю войну дивизионным разведчиком прослужил, но даже ранен не был. Видимо, оберег Домны был сильнее летящего в него железа.
Первым делом спросил Роман у земляков о невесте. Посмотрел он на опущенные головы и зарыдал. Может впервые за всю войну.
А тут Татьяна объявилась. Утешать начала. Предложила пожить у нее, пока новую хату построит. Так и остался у нее Роман. Сына родили. Все бы хорошо, да только не любил он жену.
В сорок седьмом в поселок вернулась Домна. Живой оказалась. Отступавший госпиталь с раненными красноармейцами подобрал едва дышавшую девушку с тяжелым полостным ранением. Армейские хирурги вернули ее к жизни, но бомба фашистского летчика навсегда отняла у нее счастье материнства. Домна осталась при госпитале, работала медсестрой. Ее демобилизовали через два года после войны.
Татьяна ни на шаг Романа не отпускала. Хотела, чтобы встреча мужа с Домной при ней состоялось. Так и получилось. Возле сельпо все трое встретились. Минут пять оцепеневшими стояли, глазами друг друга поедали, губами что-то шептали. Оттянула Татьяна супруга от соперницы, но с тех пор стал Роман к бывшей невесте тайком похаживать.
Хотел к ней навсегда прийти, но Домна не разрешила: «У тебя семья и ребенок. Разлучницей я быть не хочу, но и без тебя жизни нет. Душа запрещает, а тело стонет, у него один только хозяин и господин – ты».
Что Татьяна ни делала, но оторвать любимого от ненавистной соперницы не смогла.
Прошло пятнадцать лет. В тот день над поселком взошло солнце черное. Смерть к нам на гастроли пожаловала. Сын Романа и четверо его друзей снаряд в лесу нашли и решили школу взорвать. В учительской лишь стекла из окон вылетели, а из ребят один только в живых остался, и то без руки.
С тех пор чахнуть Татьяна стала. Каждый день на могилу к сыну ходила. Рыдала, ногтями землю царапала, к Андрейке просилась. Через два года она умерла. Видимо, и ей смерть рецепт выписала.
Татьяна просила мужа после ее кончины жениться на любой женщине, только не на Домне. Зла на нее была.
Роман год вдовцом проходил, а потом сделал Домне предложение.
Зашли они в поселковый совет подать заявление на роспись. А им и говорят, что по закону вы должны месяц регистрацию ожидать, но вас, дядя Роман и тетя Домна, мы можем расписать и сегодня.
Невеста не согласилась: «Мы придем через месяц. Хочу быть в свадебном платье и фате. А это время, – она посмотрела на Романа, – мы проведем как жених и невеста».
На весь поселок свадьба гремела. Никто не осудил сорокапятилетнюю невесту в фате. Эта фата у Домны еще с предвоенного года в сундуке лежала. В голодное время мать все вещи на хлеб променяла, но фату не тронула. Да и кому она нужна, когда всех невест в Германию угнали, а женихи в окопах не девичьи руки, а приклады винтовок сжимали.
Весело гулял народ. Крали невесту, из туфельки жених выкупную выпил, на руках свою ненаглядную в дом занес, фату с милого лица рукой отвел.
Сбылась Домнина мечта. Тридцать лет они вместе прожили. В счастье и любви. В один год родились, в один год и умерли.
Для своего Домика, как называл жену Роман, он беседку в саду построил, чтобы любимой хорошо по вечерам отдыхалось. Неразлучниками их в поселке называли. Многие слегка им завидовали, особенно женщины.
После свадьбы прокатился слух о чудесной силе Домниной фаты. А дело вот как было.
