А потом опустила голову и заморгала. Нет, она конечно, предполагала, что у мужчин и женщин разная реакция на подобные события, но не до такой же степени… Это ведь ребенок! Это… это…
Не хотела и все же хлюпнула. И губы задрожали.
***
Он лежал и старался дышать ровно, притворяясь спящим. И ждал. Визга. Удара сзади подушкой по голове. Нагоняя.
Ничего не происходило. А когда тишина стала совсем странной, раздался звук. Всхлип.
Что, не смешно сейчас было?!
Тут же очевидно стало, что не смешно. Иван подскочил, развернулся. Успел заметить дрожащий подбородок и повисшую на ресницах слезу. И обхватил руками жену, прижал крепко.
Прости, ох, прости. Я думал, будет смешно. Хотя какие уж тут шутки.
Он обнимал и укачивал Дуню как ребенка. Так, как, наверное, будет качать через какое-то время своего малыша. Осознание произошедшего стало медленно расширяться в голове. Или в груди. И тут же возникла острая необходимость что-то сказать.
– У твоего мужа дурацкое чувство юмора, – в темные волосы над ухом. – Надеюсь, наша креветка его не унаследует.
Дуня перестала хлюпать. Прижалась и обняла поперек спины. Наверное, они выглядели со стороны странно: он – в одном исподнем и она – в джинсах и футболке, надетой задом наперед. Только наблюдателей тут не было. Лишь он и она. И еще… кое-кто.
– Ты... ты рад? – проговорила Дуня тихо ему в трайбл.
– Я СЧАСТЛИВ, – Иван вдохнул полной грудью. – И очень-очень тебя... вас... люблю.
– Ваня... Ванечка мой…
А он гладил ее по голове, зарывался пальцами в волосы, массировал кожу. Успокаивал как мог. И одновременно пытался справиться с тем, что все разрасталось в груди.
Да, они планировали. Да, собирались. Да, не предохранялись. И как им в голову пришло грешить на креветки?
Господи, они дураки.
Господи, неужели это правда?!
– Я так ждала эту поездку, никогда не была на подобных выставках. Здесь все очень интересно и... – Дуняша вздохнула и прижалась плотнее к его плечу. – А сейчас больше всего хочу домой. Ты хочешь домой?
– Мой дом там, где ты.
Свершившийся факт расширился окончательно и обрушился во всей своей непреложности на совершенно растерявшегося Тобольцева.
Ему казалось, он сейчас лопнет. Просто лопнет от знания, открывшегося ему. Как все будет. И что он больше не сам по себе. Теперь он отвечает не только за себя. И не только за Дуню, которая вполне взрослый человек и в целом сама за себя в состоянии ответить. Теперь есть еще некто, кто появится на свет благодаря ему, Ивану. И за которого он отвечает отныне и до конца дней своих.
Как страшно.
И прекрасно.
В голове что-то перемкнуло, и, чтобы не сойти с ума окончательно, он произнес, прижимая крепко и бережно свою женщину к груди.
– Если будет сын, то назовем Франк... фурт. А если дочка – то Майна.
Дуня рассмеялась. И даже не стала спорить.
А родившееся спустя восемь месяцев дитя не назвали ни Франкфуртом, ни Майной, потому что бабушка Идея была против.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
